Когда распахиваются крылья - Екатерина Андреевна Самарова Страница 11

— Благодаря твоему таланту люди вокруг тебя просто чуть-чуть счастливее и удачливее, чем обычно. И поверь мне, это дорогого стоит.

Гоша уставился на меня, как будто ожидал от меня какой-то реакции, но мой мозг снова самостоятельно очистился, не выдавая хоть какой-нибудь худо-бедно членораздельно фразы. Поэтому парень вздохнул и продолжил:

— Ты, наверное, хочешь спросить: а как же я? В смысле, не я, а ты. Ты берёшь все эти неудачи на себя, и они довольно ощутимо на тебе отражаются. Я с тобой полностью согласен. Но тебе нужно понять одну простую вещь: там, где ты отделаешься синяком, другой человек может потерять руку. Или ногу. Ну или голову. Иными словами, тебе эти неудачи принесут немного хлопот, а вот другим могут принести и смерть. Такая уж твоя природа. У тебя, образно говоря, иммунитет к последствиям твоих неудач.

Гоша чуть подумал и добавил:

— Можешь считать это своей суперспособностью. У вас же супергерои ещё в моде? Ну вот. Это, конечно, не способность летать и не суперсила, но тоже ничего. Ты, супергерой Василий, помогаешь людям так же, как и те мужики в лосинах и цветастых трусах.

«Цветастые трусы сейчас уже никто из супергероев не носит,», хотел сказать я, но Гоша меня перебил:

— Да неважно, ты понял, о чём я.

Я серьёзно кивнул, потому что на этот раз я все понял. Гоша был прав: эта мысль и вправду приходила мне в голову несколько раз, но тогда я только посмеялся над собой. Сейчас же все это повторил Гоша… Не Гоша, сам Бог. Бог, который включил в моей груди какую-то лампочку и я ощутил то, что никогда в жизни не чувствовал — бесконечной лёгкости рук, которыми я мог бы свернуть горы и переплыть океан. Так что, наверное, он прав.

— То есть мои неудачи — это моя суперспособность?

— Да, — кивнул Гоша, — теперь ты знаешь — ты, падая со стропил, с крыши, с лестницы, с дерева, в молоко, все это время помогал людям.

Но я думал совсем не об этом. Я думал о завтрашнем дне — как Тёмка обязательно начнёт издеваться надо мной, а я не посмею ему ответить, потому что буду знать — мне все равно прилетит больше, чем ему.

— И вы… ты… говоришь, что я свободен? В смысле, за свою жизнь отвечаю только я?

— Да, — снова кивнул Гоша, — только ты, и никто больше.

— То есть все зависит от моего выбора?

Гоша, кажется, приятно удивился моей сообразительности. Он улыбнулся и без слов кивнул в третий раз.

Я осторожно, в каждый момент ожидая превратиться в соляной столп, спросил, ощущая душу где-то в районе пяток:

— Если я… Если я попрошу Вас… тебя… убрать эту суперспособность… Ты уберёшь?

— Легко, — уверенно сказал Гоша, и с меня как будто камень упал, — щёлкну пальцами, и не будет у тебя суперспособности. Мне щёлкнуть? — он выжидательно посмотрел на меня.

Ещё спрашивает! Я быстро кивнул, чтобы он не передумал. Гоша хмыкнул.

— Друг мой Василий! Это очень важный шаг, а ты даже на секунду не включил свой многострадальный мозг, — парень, как заботливая мамаша при крайне непослушном ребёнке, покачал головой. — Ты должен понимать, что за свой свободный выбор ты всегда несёшь ответственность! Я вот несу — каждый день смотрю на то, как вы, мои любимые творения, ненавидите и убиваете друг друга.

— Какую ответственность? — чуть испуганно спросил я. При этом слове, которое произносили хотя бы раз все учителя, а директор школы — на каждой линейке, у меня непременно начинали чесаться руки. — Уголовную?

Гоша хохотнул.

— Нет, балда. Божественную. Мировую. Вселенскую.

— Я… я не понимаю… Извините…

— Хватит уже извиняться! — не выдержал Гоша. — Я же сказал — на ты! На вы со своими учителями общайся. Ты должен понимать: если ты откажешься от своей суперспособности, никто больше не сможет забирать себе неудачи других людей. Ты согласен на это?

Я подумал о маме и Женьке. О папе. А потом о Тёмке. Завтра он наверняка устроит мне весёлый день и растреплет всем, как я мордой приземлился в навозную лужу. И я даже не смогу дать ему сдачи — не будучи уверенным, что не приземлюсь в такую же лужу второй раз. В конце концов, вилы падают на меня не каждый день. А проткнутая гвоздём нога быстро зарастает, вон уже сейчас я её почти не чувствую. А Тёмка ещё долго трепаться будет — явно дольше, чем рана от ржавого гвоздя.

— Да, — твёрдо сказал я. — Я согласен.

Гоша ещё несколько мгновений побуравил меня взглядом, а потом пожал плечами:

— Хорошо. Твоя жизнь, твоё право. Твоя свобода. Так ты точно согласен?

Я, чуть помедлив, кивнул, внутренне готовясь к какому-нибудь светопреставлению.

Гоша картинно поднял руку, соединил безымянный и большой пальцы. Я зажмурился. Мышцы на лице, спине и ногах почти свело от напряжения. Я не верил, что сейчас произойдёт то, о чём я мечтал с восьми лет. Пара секунд прошло в жуткой давящей тишине.

Потом раздался осторожный голос Гоши:

— Так ты точно уверен? Ты принимаешь на себя ответственность?

Мышцы на ногах свело так, что я чуть не упал на колени. Он ещё спрашивает?!

— Да! — закричал я, и в оглушительном звуке моего голоса отчётливо раздался короткий громкий щелчок, как будто слившийся с ударом моего сердца.

Ещё один удар. Второй. Третий. Мои ноги и спина все-таки не выдержали, и я упал на колени. И… ничего не случилось!

Я для верности подождал ещё некоторое время, а потом осторожно открыл сначала правый глаз, потом левый. Вокруг ничего не изменилось: Гоша так же, как и несколько минут до этого, сидел на скамейке, оперевшись спиной на довольно шелестящую черёмуху, и смотрел вдаль.

Подождав, когда мне объяснят, что случилось, и так ничего и не дождавшись, я, осмотревшись, поднялся на ноги. Гоша никак на это не отреагировал. Я подошёл и сел рядом с ним.

— Это все? — после недолгого молчания спросил я. — Я теперь не супергерой?

Гоша ответил не сразу. Он долго смотрел на утопающие в темноте и тумане поля, а потом повернулся ко мне и проговорил:

— Да. Теперь ты не супергерой. Ты сделал свой свободный выбор. И теперь только тебе нести за него ответственность.

Я облегчённо опустился спиной на сырой ствол черёмухи. Кто бы знал, что это будет так легко. Значит, теперь я не неудачник?

— Да, теперь не неудачник, — рассеянно повторил Гоша мои мысли, — теперь в тебе столько же удачи, сколько и в других моих