Мой лес, или Верните кукушку! - Юлия Викторовна Захарова Страница 9

Бор указал старому волку на большой мешок с изображением сытого и довольного кота.

– Забирайте, – кивнул он. – Тут годовой запас корма для моего Базилика. И лучше проваливайте, пока до него не дошло.

Волки схватили мешок, пробормотали вялые извинения и с криками «Да здравствует Шип!» скрылись в темноте.

Базилик черной занавеской размазался по стеклу и на вопрос ёжика смог только вяло пискнуть. Прямо на его глазах Бор вручал второй мешок корма стае Люта.

– Последний, – выдохнул Базилик и грохнулся на пол.

Пробегая мимо, Лаврик подумал, может, и коту пригодилось бы что-то из аптечки, достал первый попавшийся пузырёк с надписью «Экстракт валерианы» и немного побрызгал на морду. Хотел задержаться, но потом решил, что кот и сам очухается.

– Рана неглубокая, потерпи, – Бор поддерживал голову волка одной рукой, а второй наматывал бинт. – Вот и всё! Готово, Лютик!

– Как ты меня назвал? – Несмотря на боль, Лют завертел головой в надежде, что остальные волки их не слышат.

– Лютик. Настоящее имя. Теперь я знаю, что Лют – это вовсе не Лютый.

– Р-р-р-р, – недовольно зарычал Лют. – Это всё твой дед придумал. И моего отца надоумил. Не я в этом виноват.

Бор весело подмигнул сидящей рядом волчице.

– Да знаю я, Лютик. Твоя мама уже рассказала.

– Лучше бы за ушами следил, – буркнул Лют.

– Уши как новенькие, я проверил.

Распрощавшись с волками, Бор ещё раз оглядел лужайку, прислушался. Хорошая тишина стояла в лесу – мирная. И только маленький ёжик нарушал её своим пыхтением.

– Ну пойдём, – подмигнул ему Бор, – расскажешь про деда, уснуть-то всё равно не получится.

– Лавр. Можно просто Лаврик, – представился ёжик и на всякий случай предупредил: – Только молоко я терпеть не могу.

– А тебе и не достанется. Молоко у нас теперь только для Бази… Мм-да, насчёт корма ему придётся как-то объяснить…

– Уж потрудись, сосиска ушастая, – скрипнул за дверью кошачий голос. – Посмотрим, как у тебя получится, головастик… Ик!

– Я всё понял, Базя!

– Много ты понимаешь, пенёк! Ик! Ой… – Шатаясь, Базилик забрался под кровать и уже оттуда сквозь зубы пробурчал ещё одно ругательство.

Глава восьмая

Громкое утро

Утро оказалось громким. В дверь колошматили с такой силой, что она, бедняжка, вот-вот готова была сорваться с петель. Бор в это время намазывал на хлеб толстый слой сливочного масла.

– Наверное, лучше открыть, – сказал он Лаврику. – Чинить двери я ещё не научился.

Те, кто снаружи, были схожего мнения и заорали:

– Открывайте!

– Гостей на пороге не держат!

– Ой, я, кажется, уронил…

– В лепёшечку?!

– Не-е-е, в траву упало – целёхонькое!

Лаврик сразу догадался, кто стоит за порогом. Он умоляюще уставился на Бора и прошептал:

– Давай представим, что нас нет дома. Ну пожа-а-алуйста!

– Мы знаем, что вы дома! – вопили за дверью.

– Слышал? – Бор пожал плечами. – Они знают. Придётся открыть.

Гости ворвались, будто лавина, чуть не сбив лешего с ног.

– Завтракаем, значит, – заявила Клюква, пристально глядя на Лаврика. – Мы, значит, по лесу скачем, ищем лекарство для лешего, а он тут, значит, чаёвничает!

– Хочешь бутерброд? – спросил Лаврик, протягивая зайчихе хлеб.

Он ещё вчера понял, что объясняться с ней бесполезно.

Клюква, может, и хотела, но Лопух решил за сестру:

– Потом, всё потом! Дела превыше всего. Как, кстати, чувствует себя пациент?

Бор удивлённо посмотрел по сторонам:

– Ну… если вы о Базе, то ничего. Икает понемногу, но хвост уже не дёргается, усы почти не дрожат – смирился.

– Смирился! Какое подходящее слово! – важничал Лопух. – Вчера, ближе к ночи, мы тоже готовы были его произнести, но ведь зайцы никогда не сдаются! – Лопух расплылся в улыбке и, наслаждаясь вниманием слушателей, продолжал: – Сразу предупреждаю, что лекарства в чистом виде нам найти не удалось. Точнее удалось, даже целых три штуки, но все они почему-то улетели. И слушать не стали. Но… что говорить, я их прекрасно понимаю. Мы уже повесили носы, как вдруг… это просто чудо какое-то… оно прикатилось мне прямо в лапы…

– Ряске в лапы! – поправил Репей.

– Ой, да подумаешь! Бери и сам рассказывай.

Довольный Репей запрыгнул на табурет, чтобы быть ближе к Бору:

– Привет-привет! Ужасно мечтал познакомиться с новым лешим! Как зовут? Сладкое любишь? День рождения скоро? Любимый цвет? Мой – жёлтый, как футболка. И ещё как солнышко. А щекотки боишься? А кузнечиков? А лунатиков? Спишь на правом боку или на левом? Сам давно лунатишь?

Бор аккуратно снял зайца с табурета и сказал Лопуху:

– Давай-ка ты продолжай.

Лопух важно сложил лапки:

– Одним словом, считай, что мы тебя вылечили.

– Э-э-э, нет, отмотай назад, до чуда в лапах.

– Не могу, – заявил Лопух. – Когда перебивают, это просто отвратительно.

Тут уже не выдержал Ряска:

– Да вот оно, твоё чудо, – он протянул Бору большое пятнистое яйцо. – Малиновка чистила гнездо и выбросила подкидыша. Хорошо, что в меня попала, а то разбился бы, бедолага. Лечись на здоровье. Я пошёл.

– Стоять! – крикнул Бор. – Кто-нибудь из вас объяснит мне нормально, чьё это яйцо и почему я держу его в руках?

– Вот смешной! – Репей захихикал. – Сразу видно, что пока без кукушки. Чем тебе ещё его держать – носом, что ли?

Бор медленно выдохнул и спросил Лаврика, на самом ли деле зайцы несут эту чушь или ему только кажется. Тут уж пришлось ёжику выложить всё и про суслика, и про диагноз. Он боялся, что у Бора снова раздуются уши, особенно когда заметил, как Клюква под шумок доедает его бутерброд, но леший в ответ только расхохотался. Даже Базилик перестал изображать тоску и присоединился к хозяину, хихикая с подоконника. Нахмурившись, Ряска перебил их веселье.

– У вас яйцо остывает, – сказал он со знанием дела. – Давно пора высиживать.

В доме повисла напряжённая тишина. Бор оглядел каждого из гостей и, остановив взгляд на Клюкве, произнёс:

– Ты. Ты девочка, так что поручаю это тебе. Забирай домой и высиживай.

– Чего?! – возмутилась Клюква. – Нет, вы поглядите, какой нахал! Мы за него, значит, всю работу сделали, а он… Вон, ежа сажайте. Целый день бездельничал. А нам пора.

С этими словами Клюква вытолкала братьев из дома.

– Удачного высиживания! – с порога крикнул Репей.

Лопух не мог позволить, чтобы последнее слово осталось за братом, и