Незнайка в Солнечном городе - Николай Николаевич Носов Страница 32

Широкая асфальтированная площадка перед домом была заполнена автомобилями и мотоциклами разных систем, а возле самого входа лежала огромная куча велосипедов.

– Все, как видно, уже собрались, и мы с вами чуточку опоздали. Но это ничего, – сказал Кубик.

Путешественники вышли из машины и под предводительством Кубика направились к дому. Поднявшись по широкой лестнице и войдя в дверь, они очутились в большом светлом зале, наполненном коротышками, которые сидели на стульях, будто в театре. Впереди за столом сидел председатель, направо от него была кафедра, за которой стоял коротышка в чёрном костюме и делал доклад. Перед ним на кафедре возвышался целый ворох свёрнутых в трубки чертежей, которые он разворачивал и показывал слушателям. Он всё время забывал, о чём говорить, и поминутно заглядывал в тетрадочку, где у него было всё записано. Однако он плохо видел и ему приходилось надевать на нос очки, которые он каждый раз куда-нибудь совал, так что потом долго рылся в карманах и никак не мог отыскать.

– Это Вертибутылкин, – шёпотом сообщил своим спутникам Кубик. – Он уже начал доклад, но это не беда. Надо слушать внимательно, и мы всё поймём.

Отыскав три свободных места в одном из последних рядов, Кубик усадил на них Незнайку, Пёстренького и Кнопочку, а сам сел на свободное место в другом ряду.

Незнайка и Кнопочка принялись усердно слушать, однако не могли ничего понять, потому что Вертибутылкин говорил слишком учёным языком. Пёстренький тоже старался понять хоть что-нибудь и с такой страшной силой напрягал мозг, что через минуту голова его свесилась набок и он заснул. Кнопочка принялась толкать его; он проснулся, но через минуту голова его свесилась в другую сторону, и он задремал снова. Незнайка изо всех сил таращил глаза и чувствовал, что его тоже непреодолимо клонит ко сну.

К счастью, Вертибутылкин скоро кончил доклад и председатель сказал:

– Теперь давайте обсудим, можно строить вращающиеся дома или нет.

Сейчас же к столу подошёл коротышка в синем костюме с белыми полосочками и с таким же полосатым галстуком. Он сказал:

– Вертибутылкин сделал очень хороший доклад. Вертящиеся дома, как показал опыт, строить можно, никто с этим не спорит. Но надо ли их нам строить – вот в чём вопрос. Главная беда заключается в том, что у коротышек, живущих во вращающихся домах, нарушаются правильные представления об окружающей действительности. Я знаю, о чём говорю, потому что сам живу в вертящемся доме. Вот послушайте, что получается: за день солнце раз десять-двенадцать появляется в окнах моей квартиры и столько же раз исчезает. Как только солнце появляется, мне начинает казаться, что наступило утро, но как только солнце исчезает, мне кажется, что пришёл вечер и пора ложиться спать. К полудню я уже не знаю, что сегодня – сегодня, или уже вчера, или, может быть, завтра, а к вечеру мне кажется, что прошёл не один день, а по крайней мере двенадцать. Я уже начинаю думать, что в сутках не двадцать четыре часа, как было раньше, а всего только час, поэтому я постоянно спешу и ничего не успеваю сделать. Мне кажется, что солнце теперь уже не ходит по небу медленно, а летает быстро, как муха.

Все засмеялись. К столу подошла малышка в беленьком платьице и сказала:

– Всё это ещё не так страшно, потому что вы живёте в доме, который вращается справа налево; поэтому когда вы смотрите в окно, то вам кажется, что солнце ходит по небу слева направо, то есть с востока на запад, как полагается. Но у меня есть подруга, которой кажется, что солнце ходит шиворот-навыворот, потому что её дом вращается не так, как ваш, а в обратную сторону. Она, то есть эта моя подруга, уже не знает, что бывает сначала – утро или вечер, не представляет себе по-настоящему, где запад и где восток. В голове у неё всё перепуталось, и за последнее время она даже перестала различать, где у неё правая и где левая рука.

Все засмеялись снова, а в это время к столу подошёл ещё один архитектор. Он был низенький, худенький, голова огурцом; говорил быстро, будто сыпал горохом. Вместо буквы «х» у него получалось «ф», а вместо «п» – тоже «ф».

– Всё это чефуфа! – сказал он. – Солнце не муфа, и летать фо небу оно не может. Наука установила, что солнце стоит на месте, а земля вертится. Все мы вертимся вместе с землёй, фоэтому нам и кажется, будто солнце фодит фо небу. А раз нам это только кажется, то не всё ли равно, как оно фодит – быстро или медленно, слева нафраво или сфрава налево, с зафада на восток или с востока на зафад?

Тут к столу подскочил новый оратор и закричал:

– Как это – всё равно? Нужно, чтоб всем казалось, что есть, а не то, чего вовсе нет. Не хватает только, чтоб мы перестали различать, где право, где лево! А что будет, если все станут затылком вперёд ходить?

– Ну, до этого ещё далеко! – закричал кто-то.

Спор разгорался. Незнайке было интересно узнать, к какому решению придут архитекторы. Ему даже спать расхотелось. Но Пёстренький разоспался так, что Кнопочка была не в силах его разбудить. Тогда она решила оставить его в покое, и сначала всё шло хорошо, но потом он начал падать со стула, и Кнопочке пришлось крепко держать его за шиворот, чтоб он не свалился на пол. Дальше дело пошло ещё хуже, так как Пёстренький начал громко храпеть, и, сколько Незнайка его ни толкал, он никак не хотел униматься. Кончилось тем, что Незнайка и Кнопочка подхватили его под руки и потащили к выходу. Пёстренький кое-как перебирал на ходу ногами, а голова его качалась из стороны в сторону, как хлебный колос во время бури.

– Ишь как его разморило! – говорил Незнайка. – Ну, ничего, сейчас мы вытащим его на улицу. Может быть, он на свежем воздухе разгуляется.

Глава девятнадцатая

В театре