Птица Сирин и всадник на белом коне - Георгий Николаевич Юдин Страница 7

По бокам самой большой коробьи для приданого зажили все заморские звери, каких Егорий знал. Тут и пёстрая, с загнутым клювом, большая птица папагал[3], индрик с острым рогом во лбу со львом бьётся, царь неба – гордый, сильный орёл и владычица океана – птица страти́м. Живёт она в море-океане и, как увидит корабли, встрепенётся, океан-море всколыхнётся, и все корабли вместе с людьми и товарами тонут в пучине.

А на крышке скачет среди сказочных трав и цветов храбрый богатырь Полкан[4] с луком. Ноги, хвост и тело у него конские, а грудь, голова и руки – человечьи. Сильный зверь, кого хочешь догонит, а не догонит – стрелой достанет.

А на случай, если всё же какой разбойник захочет коробью вскрыть, с внутренней стороны крышки на него хищный крылатый грифон со стальным клювом вылетит, и тут уж бросай коробью и беги не останавливаясь, иначе разорвёт острыми когтями.

За делами время незаметно пролетело. Успел Егорий и деду Афанасию подарок сделать – дубовый подголовок. У этого небольшого сундучка, окованного высечным железом, крышка была скошена, чтоб на неё голову ночью, как на подушку, можно было класть. Расписывать подголовок зверями-стражниками Егорий не стал: голова деда Афанасия лучше всяких грифонов его «сокровища» сохранит.

А Марьюшка в это время с подружками приданое дошивала. Холсты белые, чтоб мужу и детям рубахи шить, она уже давно наткала, полотенца вышитые для украшения избы и на каждый день тоже стопочкой лежали. Несколько больших скатертей цветами и петухами вышила. Их на свадебный стол друг на дружку постелят и после каждой перемены блюд по одной снимать будут, так что гости невестино умение оценить смогут.

Осталось ей несколько последних стежков на свадебной рубахе Егория вышить. А рубаха получилась царская. Такой яркий узор на вороте, груди и на подоле зацвёл, что любой жених, самый никудышный, в такой рубахе князем будет, а уж о Егории и говорить нечего.

Бабушка Акулина с соседками о свадебном угощении хлопочут, ведь не меньше девяти блюд должно на столе стоять. И деда Афанасия заботы не минули. Поручено ему было уговорить своего бедового приятеля, деда Михея, стать дружкой[5] на свадьбе. Поговаривали, что этот дед кудесник, умеет порчу отводить. Именно такой человек и нужен был для свадьбы, для её оберега от нечистой силы.

И вот наконец в конце лютого февраля, в субботу, за день до свадьбы, собрались у Марьюшки любимые подружки смыть с неё в жаркой бане «девью красу» и повыть, попеть жалостливые песни. Тут и Егорий с весёлыми дружкáми подоспел. Поднёс с поклоном невесте свои расписные подарки, а девушкам – орешков и сладостей.

Как увидели подружки дивные коробьи, про сладости забыли и ну ахать, ну Егория нахваливать! Марьюшка стоит гордая за него, счастливая. Тут и её черёд рубаху поднести. Теперь уж парни друг дружку отталкивают, глаза на такую красоту таращат, а Егорий даже покраснел от удовольствия.

Хлопнула дверь в сенях – дед Афанасий с мороза в избу ввалился.

– Ну, девоньки-подруженьки, ведите невестушку под белы руки в баньку-парёнку, натопил я её докрасна!

Запричитали подружки, окружили Марьюшку и повели её, а она, по обычаю, горестную песню затянула:

Повели-то в баньку-мыленку,

Да по трём дороженькам.

А парни со смехом весёлой гурьбой в свою баню по глубокому снегу потопали. Их тоже мытьё ждало, только не грустное, а с хохотом.

После бани усадили невесту на лавку, стали волосы расчёсывать.

– Ты чего ж не ревёшь-то? – шепчет ей Дуняша, лучшая подружка.

– Не хочется, Дуняша, силюсь, а не идут слёзы.

– Не-ет, так нельзя. На девишнике реветь положено. Я тебе сейчас луком глаза натру.

Сказано – сделано. Сидит невеста, плачет-заливается луковыми слезами. Да разве это слёзы? Вот мать плачет – что река течёт, жена плачет – что ручей журчит, а невеста плачет – как роса падёт. Взойдёт солнышко – высушит.

Зато наутро на отцовой могиле наплакалась, прощаясь, по-настоящему…

Как стали к венцу собираться, девушки опять жалобные песни запели. Надели на Марьюшку длинную белую венчальную рубаху, вышитую на груди и рукавах, а сверху широкий красный сарафан, весь в ярких цветах. Под сарафан, в тайный кармашек, кусочек пирога и кудели незаметно положили для счастливой, богатой жизни.

Грянули звонко на улице весёлые бубны, кони захрапели. Это свадебный поезд из пяти расписных саней во двор въезжал. Медная сбруя на конях огнём горит, а на дугах разноцветные ленты развеваются.

Вывалились из саней весёлые поезжане, в избу пошли. Впереди ты́сяцкий – дед Михей важно шествует, вышитым полотенцем подпоясан, за ним жених с гостями. Поклонились невесте в пояс, Егорий деду Афанасию свой подголовок поднёс, а он ему икону – Божьей Матери. За столом немного посидели, поговорили, встаёт бабушка Акулина и говорит:

– Дозвольте, гости дорогие, невесте голову чесать!

Занавесили девушки невесту от жениха, с песнями да причитаниями расплели ей длинную девичью косу, а заплели уже две и укрутили навек в бабий убор. Потом велел тысяцкий большие витые свечи зажечь и в сани садиться, а Егорий с друзьями верхом должен в церковь ехать.

Когда все с шумом, хохотом наконец расселись и успокоились, обошёл Михей торжественно три раза весь поезд и волшебным оберегом свадьбу заворожил:

– Гой еси, Георгий Храбрый! Сядь на своего белого коня, возьми копьё долгомерное, объедь меня вокруг со всей свадьбою! Сострой ограду белокаменную от земли до неба! Огороди нас от красного, от прокля́того, от трезубого, от одноглазого! Чтоб руки они на нас не подымали, рта не разевали, свадьбу мою не оговорили, не испортили!

И полетел бесстрашно весёлый поезд, охраняемый Храбрым Георгием, в маленькую деревянную церковку, а из расписных коробьёв концы вышитых скатертей на ветру полощутся, чтоб все видели, какое у невесты приданое!

После венчания поезд к Егорию помчался – там свадьбу играть будут. Теперь уж весёлые песни грянули! Хватит грустить, пора мёд с пивом пить!

Егорий с Марьюшкой сидят за шумным столом, потупившись застенчиво, не пьют и не едят ничего, по обычаю. После третьего блюда приказал дрýжка молодых