Горный завод Петра третьего - Татьяна Александровна Богданович Страница 23

Староста Прокл обошел все возы, спросил мужиков, хорошо ли смазаны колеса, не будут ли скрипеть телеги, у всех ли есть вилы и топоры, чтоб их далеко не засовывали: время не тихое, мало ли что в дороге приключиться может. Опросил баб, всё ли сняли с огородов: ехать долго, лишнего не будет, да и домой не с пустыми руками приезжать. Тоже и там для них не заготовлено. Наказал унимать ребят и идти пошибче. За ночь надо бы отойти верст двадцать. Как бы с завода погони не послали. Того и гляди – нагонят. Лошади нетерпеливо фыркали и помахивали хвостами.

Прокл вернулся к своей избе – она была крайняя к лесу, самая дальняя от завода. Он перекрестился, сказал: «С богом» – и, взяв лошадь под уздцы, вывел ее на дорогу.

За ним закрестились мужики и бабы; мужики тронули лошадей, и длинный поезд медленно потянулся прочь от завода, через пустырь, к густому черному лесу.

Лошади чавкали копытами по вязкой грязи дороги, кое-где скрипели колеса, хоть их и жирно смазали дегтем.

Передняя телега уже въезжала в лес, а задние только что выезжали из чужой, постылой деревни. Позади оставались пустые дворы и избы, распахнутые ворота и мусор на улице и во дворах.

Ребятишки и собаки беззаботно бежали впереди. Бабы на ходу совали грудным детям соски из жеваного хлеба. Старики и старухи крестились и шептали молитвы.

Меньше двух лет прожили они на проклятом заводе, а скольких похоронили с тех пор, как их оторвали от родной деревни, и скольких еще не досчитаются за обратный путь.

Другие-то мужики – не одни ведь они крепостные на здешнем заводе, – те уж лет по двадцать, а то и по тридцать здесь, с самого того времени, как завод ставили. Они свои места уж позабывали, обжились здесь, ребята повыросли, поженились. Которые и не помнят, откуда они родом. Их и не тянет отсюда. Привыкли к заводу и к заводской работе. Ну, а они – вот как младенца-сосунка к матке тянет, так, их к родной земле. Скорей бы лишь. А то как бы к дележу не опоздать. Не обидели бы соседи.

Мужики шумно вздыхали и старались гнать от себя тревожные мысли.

* * *

Тучи разошлись. Месяц стоял высоко на небе, но дорога была тяжелая, в гору. Грязь не просохла, лошади скользили, колеса вязли, идти трудно было. Далеко и десяти верст не прошли, а ребята уж начали проситься на телеги.

Не хотелось Проклу останавливаться. Далеко ли ушли?

А вдруг Беспалов погоню пошлет. Но ничего не поделаешь, – устали все сильно.

– Ладно, – сказал он, – постоим малость. В гору всё шли. Дальше легче будет.

Он остановил лошадь. За ним остановились и другие. И как только обоз затих, откуда-то донесся звонкий лошадиный топот.

Неужто с завода скачут?

Перепугались все. Разахались, кричат. Бабы вой подняли. Мужики кинулись вперед, к Проклу. Окружили его, спрашивают:

– Что ж теперь делать-то? Неужели назад поворотят?

– Тихо! – крикнул Прокл. – Послушать надо.

Понемногу шум затих. Мужики грозили бабам. Бабы унимали ребят.

– Да то не с завода вовсе! – крикнул Прокл. – Навстречу скачут, с горы. И не много, кажись, – двое или трое. К нам на завод, стало быть. Вот беда-то. Доведут еще, никак нельзя пропустить. Хоронитесь живо за деревья. Топоры-то есть?

Мужики рассыпались по сторонам дороги.

Топот приближался. Ехали как будто двое.

Вот из-за поворота показалась голова маленькой косматой лошаденки с таким же маленьким всадником. Сзади на высоком вороном коне скакал рослый чернобородый человек с ружьем за плечами.

Прокл с криком выскочил из леса и схватил за узду лошадь переднего. Толпа мужиков с топорами накинулась на двух всадников. Задний быстро осадил лошадь. Переднего стащили с седла. Он ловко вывертывался, вертелся вьюном, чуть не вырвался, но один из мужиков взмахнул топором, и он упал, обливаясь кровью, а лошадь быстро умчалась назад.

– Того держите! – кричал Прокл. – Уйдет!

Мужики, толкая друг друга, теснились вокруг другой лошади. Крупная лошадь испуганно ржала, мотала головой, не давала схватить за узду.

Всадник, склонившись к луке и держа повод в зубах, торопливо доставал из-за спины ружье.

– Пустите, стрелять буду! – крикнул он.

– Не пускай, ребята, держи! – закричал Прокл, поймав, наконец, повод.

Но всадник изо всех сил рванул лошадь. Она поднялась на дыбы и передними ногами толкнула Прокла в грудь. Он охнул, выпустил повод и отлетел далеко в сторону. Другие мужики испуганно отскочили. Всадник круто повернул лошадь и во весь опор поскакал назад.

Мужики опомнились и со всех ног бросились за ним, кто-то размахнулся топором и бросил его вдогонку всаднику.

Чернобородый придержал лошадь, повернулся в седле и наугад выстрелил. Раздался крик, один из мужиков упал, другие шарахнулись в стороны, и всадник ускакал назад, в гору.

Догнать его нечего было и думать. Мужики угрюмо возвращались к обозу. На дороге лежали Нил, Прокл и первый из всадников, которого они порубили топорами. Прокл с трудом поднимался, хватаясь за грудь. У Нила весь рукав был в крови, и он тихо стонал. Его молча подняли и понесли к телегам.

– Ребята, – хрипло заговорил Прокл, показывая на неподвижно лежащего человека, – оттащите-ка этого в лес, за деревья. Убили мы, видно.

Он наклонился над лежащим.

– Башкиренок, видно, мальчишка, кажись, – сказал он. – Зря мы это. Ну, все одно теперь. Тащите. Трогаться надо.

Несколько мужиков подняли мальчика и отнесли за деревья.

Прокл подошел к своей телеге, Баба его с плачем раздвинула кадушки и ведра, подостлала соломы и кое-как уложила Прокла.

Домна причитала и всхлипывала, стараясь стащить с Нила окровавленный рукав. Другие бабы помогали ей. Кто-то достал тряпицу и заматывал Нилу простреленную руку. Сенька в голос ревел.

Через несколько минут обоз угрюмо двинулся дальше. По бокам шли дозорные.

Глава пятая

Когда обоз скрылся из вида, в лесу послышался заглушенный шорох и треск ветвей, и из-за деревьев осторожно выбрался рослый чернобородый всадник.

Выехав на дорогу и поглаживая по шее вздрагивавшую лошадь, он оглянулся, – спутника его нигде не было видно. На дороге, среди подсохшей грязи, поблескивала только большая лужа крови.

Покачав головой, всадник взглянул вверх на посеревшее небо, повернул лошадь и поехал, как прежде, под гору. Но поминутно он натягивал повод,