Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков Страница 2

— А-а, ну тогда понятно, — говорю я. — А меня Васькой звать… Смелков.

Больше разговаривать не о чем. Я еще не знаю, какой он из себя, этот Арик, что знает, что умеет. Если бы знал, то обязательно предложил бы ему пойти на Кинель ловить пескарей или в луга, на ту сторону Кинеля, за щавелем для борща, пригласил бы, может быть, к себе и показал коллекцию заграничных марок, даже показал бы редчайшие из редчайших. Но я не могу еще доверять Арику и поэтому молчу.

Выручает Валька Шпик. Пузастый, взлохмаченный — выгоревшие волосы торчат во все стороны, он появляется, как всегда, неожиданно — вывернулся из-за угла. Одна штанина у него подвернута до колена, другая прикрывает грязные пальцы босой ноги. Валька лихо насвистывает мелодию известной военной песни, которая начинается со слов «Пусть ярость благородная вскипает, как волна», и скрученным сыромятным ремешком ловко сбивает головки одуванчиков, растущих у забора. Ремешок, рассекая воздух, тонко гудит, а сбитые одуванчики словно взрываются, окутываются клубочком белого дыма.

— Во, — говорю я. — Нашенский шагает… Валька Шпик, мой дружок.

На щекастой физии дружка — улыбка до ушей, в маленьких хитрых и нахальных глазках любопытство. Еще бы! Мимо нового мальчишки, да еще на нашей улице, Валька не пройдет.

— Чего стоите? — спросил Валька, помахивая ремешком. Спросил меня, а смотрит на Арика.

— Стоим от нечего делать, — ответил я.

— А-а… — И без всякого перехода, с явным намерением заинтересовать Арика: — С Туруханки иду… Раков ловили… Знаешь, там их сколько — ого! Потом на костре сварили — вкусные.

— Чем ловили?

— Как чем? — удивился Валька. — Руками. Залезешь в норку под водой, а он ка-ак тяпнет клешней, только держись!

— Больно, наверно? — подал голос Арик.

Валька добился своего. Хитро взглядывая на Арика, он тянет:

— Не-е, не больно, только боязно. Лезешь в норку, а сам думаешь: вот-вот схватит… А ты чего, у Пызи теперь будешь жить?

— У какого Пызи? — с недоумением посмотрел на него Арик.

— Ну, у этого, у Пызнякова…

Арик неожиданно рассмеялся: прозвище, видно, понравилось ему.

— Ага, у Пызи…

А Валька не отставал.

— Эвакуированные?.. А откуда? И немецкие самолеты видел? Ну-у, бомбили? Не врешь?

Арик хмурится. Я перебиваю Вальку:

— И чего ты пристал к человеку, как репей к собачьему хвосту? Отстань.

Валька надулся.

— Нельзя спросить, что ли? Тогда я пошел.

— Погоди… Пойдешь завтра на рыбалку?

3

Мама еще не пришла с ночной смены. Работает она в артели «Красные бойцы». Это недалеко — всего квартал от нас по Стахановской улице. Раньше, до войны, в артели делали детские игрушки — автомашины, деревянные лошадки на колёсиках, разные совочки да формочки для игры в песке; другие цеха штамповали замки разных фасонов, лопаты, ложки и вилки, жали масло из подсолнухов, сбивали огромные, вкусно пахнущие круги жмыхов. А сейчас все цеха работают только для фронта — выпускают военную продукцию. Моя мама обтачивает гильзы для снарядов, по двенадцать часов не отходит от станка. Вчера она ушла в шесть вечера и должна прийти после шести утра.

Мамы еще нет, а я уже на ногах. Уходя, она наказала сварить затируху. Для этого оставила горсть темной, словно песок, муки, четыре картошки и малюсенькую луковицу с блестящей прозрачной кожицей и остреньким кончиком-носиком. Я должен почистить и порезать картошку, налить в кастрюльку воды и поставить на газовую плиту кипеть. Потом ссыпать муку в чашку, подлить немного воды и растирать тесто в липкие катышки.

С луковицей тоже много возни. С нее нужно снять кожуру, мелко-мелко покрошить (слезы в это время из глаз ручьем текут) и на маленькой сковородке поджарить в постном масле. Запустив все это в кастрюльку, нужно подождать, чтобы варево прокипело, и тогда получится душистая, самая что ни на есть настоящая затируха. Мама иногда называет ее салмой — по-башкирски. Откуда она это взяла, понятия не имею.

Я посматриваю на ходики, висящие на стене, и тороплюсь. Нужно успеть к приходу мамы. Но это не главное. Вчера мы договорились с Ариком и Валькой Шпиком, что пойдем на Кинель ловить пескарей. А когда их ловить лучше, как не ранним утром! Арик и слыхом не слыхал про пескарей, и мне хочется блеснуть перед ним умением ловить этих быстрых маленьких рыбок…

Но вот затируха готова. Я с удовольствием уплетаю порцию, причитающуюся мне, заворачиваю кастрюлю в старую фуфайку, чтобы затируха не остыла до прихода мамы, и выхожу во двор.

Солнце светит уже вовсю, но еще прохладно. На траве видны крупные капли росы — пройдешь, и ноги сразу делаются мокрыми. В лапчатых листьях клена, растущего у забора, громко чиликают и дерутся воробьи. Я поднимаю камешек и бросаю его в самую гущу зелени — воробьи, целая стайка, с шумом слетают с дерева и исчезают за забором, отделяющим наш двор от соседнего.

Через этот забор нужно перемахнуть и мне, чтобы разбудить Вальку Шпика — этого пузастого сонулю и болтуна, которого можно купить за пару казанков. У Вальки есть фамилия Максимов, а мы зовем его Шпик. Никакого секрета ему доверять нельзя — разболтает всем, кому нужно и кому не нужно. За это мы не очень-то любим его, но у Вальки отец работает в пекарне, и в карманах Валькиных штанов всегда есть вкуснейшие ржаные сухари и твердые, как железо, бисквиты. С друзьями Валька щедро делится ими, поэтому мы стараемся не терять с ним дружбы.

Конечно, Шпик еще дрыхнет, хотя вчера чуть ли не клялся, что встанет раньше всех. Валькина мать, маленькая и худенькая женщина с гладко причесанными волосами, тихо зовет:

— Сынок, вставай, за тобой пришли.

Сынок и ухом не ведет.

— Валя, к тебе Вася пришел.

Валя громче сопит носом и натягивает одеяло на голову.

— Вы его так не разбудите, — говорю я Валькиной матери. — Я уж знаю, как его надо поднимать…

— Ну поднимай, если знаешь, — отвечает она и, махнув рукой, словно муху отогнала, отходит от кровати, на которой так сладко сопит Шпик.

Валька до смерти боится щекотки, поэтому я уверенно сдергиваю с него одеяло и начинаю щекотать под мышками. Валька продирает глаза и начинает визжать, как поросенок.

— Уйди-и-и! — тянет он на самой высокой ноте. — Помру сейча-а-ас!

— Ты встанешь или нет? — злюсь я. — Мы уходим, возиться с тобой некогда.

Валька вскакивает и хватается за штаны и рубашку. Натягивая их на себя,