Болшая охота - Александр Борисович Свирин Страница 38

корабельные сосны высились над пробковыми деревьями и зарослями бамбука. Плети дикого винограда оплетали замшелые лапы елей. Тропические лианы перекидывались с хвойных великанов — пихт и лиственниц — на ветви белоствольных русских берёз… Следы бурых медведей и рыжих лисиц-огнёвок, отчётливо отпечатанные на снегу, внезапно пересекались громадными следами уссурийского тигра. В кустах орешника хрюкали дикие кабаны. Пушистый енот спасался на дереве от голодного волка. А у водопоев собирались стада пятнистых оленей…

Но ещё сильнее, чем удивительная красота природы, молодого топографа поразила страшная нищета и бесправие туземных племён, населяющих этот богатый первобытный край. Отважные таёжные следопыты — удэгейцы, орочи, нанайцы, гольды — умирали от болезней и голода. Китайские и русские купцы пробирались к ним в тайгу, спаивали их спиртом и за бесценок отнимали драгоценные шкурки соболей и черно-бурых лисиц.

За эти шкурки и за маленький похожий на уродливого человечка целебный корень женьшеня, найти который труднее, чем найти золотой самородок, они могли запросто убить жителя тайги… Так они и убили лучшего друга и верного спутника Арсеньева — замечательного охотника и следопыта Дерсу Узала, гольда, который много раз спасал жизнь Владимира Клавдиевича…

Тридцать лет прожил Арсеньев на Дальнем Востоке. Вдоль и поперёк он исходил весь край от Амура до Тихоокеанского побережья и из простого топографа стал выдающимся учёным. Он был одним из немногих царских офицеров, который сразу и без всяких оговорок перешел на советскую службу. Он знал — только справедливая Советская власть может защитить права туземных народов и спасти их от вымирания…

Арсеньев умер в 1930 году, простудившись во время экспедиции. Жизнь его оборвалась внезапно… Он написал множество замечательных книг, но одну книгу так и не успел написать, хотя всё готовился к ней. В этой книге он хотел рассказать смелым ребятам, как стать путешественником, как быть, когда вы сбились с пути, потеряли снаряжение, остались без продовольствия, застигнуты лесным пожаром или наводнением, когда перевернулся плот, заблудился или ослабел товарищ… Такой книги нет. Но когда мы читаем «В дебрях Уссурийского края», «Дерсу Узала», «В горах Сихотэ-Алиня» и другие книги Арсеньева, мы находим там многое из того, что он хотел рассказать в этой ненаписанной книге…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,

в которой Каген попадает в бедственное положение, Рам Чаран знакомит меня с трубкозубом, лагерь «КИС-КИС» переселяется на баржу, и начинается наводнение

Клетку с надписью «Трубкозуб» занимало большое, незнакомое мне существо, под которым копошилось два маленьких розовых сосунка…

Как бы вам его описать? Ну, представьте себе, что кто-нибудь взял свинью и начал тянуть за рыло. И вытянул бы в длину приблизительно на полметра. При этом вокруг пятачка во все стороны наросли бы щетинки, и пятачок стал похожим на одуванчик… Уши свиные, но длинные — не меньше ослиных. На сильных неуклюжих ногах — огромные когти. Только не спрятанные, как у хищников — например у львов или леопардов, а выставленные наружу, как на ковшах канавокопателя… Покрытое рыже-бурой щетиной туловище заканчивалось полуметровым толстым хвостом…

— На руках нам это семейство не донести, — сказал Рам Чаран. — Придётся сходить за тележкой…

Он отправился за тележкой, а удивительный трубкозуб, громко стуча когтями по деревянному настилу, приблизился к решётке и просунул наружу свой «одуванчик». Он посмотрел на меня, и из его узкого рта начал выползать длинный-предлинный червь! Я попятился… Ну да, первое, о чём я подумал, что в животном поселилась змея! Но червь был тонкий, розовый и не имел головки… Аскарида?..

Воображаю, как бы смеялся Сеггридж, поделись я с ним своим открытием! А Рам Чаран даже не улыбнулся.

— Это не глист, Тькави, — сказал он совершенно серьёзно. — Это язык… Самый обыкновенный язык, который необходим трубкозубу, чтобы добывать муравьёв и термитов из их подземных жилищ…

Мы погрузили клетку и покатили к барже. Раскаты грома, шум дождя и стекающие в рот капли мешали вести разговор, но всё же Рам Чаран рассказал мне кое-что о наших пассажирах. Трубкозубы, как объяснил он, водятся только в Южной Африке и на острове Мадагаскар. Они живут в норах и, благодаря своим огромным когтям, могут с поразительной быстротой целиком зарываться в самую твёрдую землю. На это им требуется всего несколько минут. Когтями же они разгребают муравейники и ломают крепкие, как бетон, стены термитников. Потом в дело пускается проворный, липкий язык. Он глубоко проникает в извилистые подземные ходы, и насекомые прилипают к нему, как мухи к липучке. Через секунду они уже оказываются в желудке трубкозуба, а удивительный язык снова отправляется на охоту…

Мы миновали Сеггриджа и Кагена, которые тащили к барже двух маленьких брыкливых зебр. Зебры упирались. Обляпанный грязью с головы до ног Каген пытался растолковать им, что если они останутся на берегу, то обязательно утонут… Зебры его не слушали…

Прижимая к груди мокрого львёнка, мимо нас пробежала Нкале. Второго львёнка нёс Академиков.

— Поторопитесь! — не останавливаясь, крикнул он. — Вода прибывает…

Около трапов, перекинутых на баржу, образовалась пробка. Перепуганные животные сопротивлялись носильщикам. С лебёдкой что-то случилось. Повисший в воздухе слонёнок, раскачиваясь на тросе, верещал тонким голосом… В лужах на берегу шевелились мешки и сетки со змеями… В клетках кричали птицы. Повсюду валялись ящики со снаряжением экспедиции, коллекциями яиц, семян и насекомых. Дождь заливал факелы. Они шипели, разбрасывали искры и гасли. Перед прожекторами клубился пар, на горячих стёклах вскипали дождевые капли…

— К тебе просьба, Тькави, — сказал, подходя ко мне, Александр Петрович. — Слетай, если можешь, к реке. Посмотри…

Полёт под проливным дождём — не такое уж удовольствие. Но я понимал — нужно. Определить в темноте, как поднимается вода, могли только мы трое. Но Нкале для такого полёта была недостаточно сильна. А