Пепелище - Павел Владимирович Рязанцев Страница 8

Вика понимала, что её авантюра попахивала самоубийством, однако Евгений поразительно легко согласился. Причины и цели его как будто не волновали. Не то чтобы Вика боялась выставить себя сумасшедшей, скорее, подозревала, что сама спустит всё на тормозах, что сама побежит сдаваться в психдиспансер, если произнесёт вслух: «Я словила приход, и тётя Ли сказала, что где-то в мамином особняке заточена наша бабушка. Давай спасём её, плиииз!»

Всё же Вика сказала это, пусть и другими словами. И именно за этим они и пришли, именно за этим они вернулись.

– Не удивлюсь, если так всё и было, – хмыкнул Евгений, копаясь в шкафу. – Я провёл достаточно времени с Матерью, чтобы не удивляться призракам и визионерству. Странно только, что они обратились к тебе, а не ко мне, – добавил он, кивая на урны. – Я ведь тоже иногда сплю.

Куда сложнее Вике было смириться с реальностью – с тем, что нельзя просто взять и вернуться домой. С тем, что дома больше нет. Даже развалин дома нет. Как легко их лишили родины, как легко заклеймили пришельцами на собственной земле!

«Почему ты ничего не сделал, Женя? Почему? Ты же всегда решаешь проблемы в зародыше, да ещё и самым жестоким способом!»

Под незримым присмотром Евгения Вика нарезала круги вокруг стройки. Шестое чувство или то, на что брат с сестрой уповали, никак себя не проявляло, да и остальные пять не замечали ничего особенного. Воняло дизельным топливом и пылью, экскаватор скрипел, как умирающая свинья. Что бы ни требовалось найти, о чём бы ни говорила тётя Ли, оно не лежало на поверхности, а находилось в недрах почившего дома либо в земле, на которой тот стоял. Проверить первое уже невозможно, оставалось рыться в земле. Вике предстояло выступить в роли металлодетектора.

«Снаружи ничего, надо идти внутрь».

На экране высветилась лесенка ответных сообщений:

«Ок. Давай поближе к КПП. Будешь готова – сигналь».

– Хароший цаца!

Вика замерла, внутри у неё похолодело. Недалеко вовсю кипели работы и перекрикивались люди, шумел ветер, травинки и листья перешептывались, но Вике показалось, что именно в этот момент мир поперхнулся и замолк.

И лучше бы он молчал дальше.

– Красивый девушка! – гнусавил кто-то за спиной. – Хочу твои… половые отношения!

Обернувшись, Вика поняла, что в плане запаха, чистоты и ухоженности у бомжей и алкоголиков есть достойные соперники. Перед Викой стоял, судя по запылившейся потрёпанной куртке, местный рабочий… если, конечно, слово «местный» к нему применимо. Вика не хотела задерживать взгляд на его физиономии, но та занимала слишком много места. Рот незнакомца щерился, выпячивая большие жёлтые зубы, глаза казались узенькими щёлочками, будто смуглое, похожее цветом на мокрый песок лицо полным составом облюбовал пчелиный рой, а неказистые реплики прозрачно намекали, что родился герой-любовник отнюдь не в России.

«С половой тряпкой отношайся!» – вспыхнуло в голове Вики, но мысль, не выразившись в словах или действиях, растворилась в испуганном вскрике:

– Господи Иисусе!

Рабочий замедлился, будто Викины слова были ему неприятны, как нечисти крест. Однако замешательство продлилось недолго. Не успела Вика шелохнуться, как улыбка во все зубы, превратилась в оскал.

– Ай ты, неверна! Не Иса, не-э-эт, Аллах – да. Слышь? Гадка мерзка шлюха! Я тебе нау… научу!

Полный ненависти взгляд буравил Вику, заставлял её слепо пятиться. Надвигаясь на ошарашенную и напуганную девушку, рабочий на ощупь расстёгивал ширинку.

– Любит Аллаху научу! – злобно шипел он. – Любит праведный…

Отступая, Вика запнулась о корень или поребрик и едва не повалилась на землю. Зрительный контакт был нарушен, и рабочий сжался в пружину, словно хищник перед прыжком. В тот момент он и был хищником, львом, а испуганная белая женщина – его добычей. И лев прыгнул… бы.

Порыв ветра всколыхнул Викины волосы и впился в затылок. Вика инстинктивно вжала голову в плечи и съёжилась, будто хотела уменьшиться до размера мыши-малютки и затеряться в трещинах в земле. Она остановилась и отвела взгляд, она была беззащитна. Но и нападавшему тем временем было не до атаки, он оборонялся. Отмахивался от воробья. Птица с криком нарезала вокруг рабочего круги, словно бешеная, словно стервятник, настолько голодный, что был готов сам добить раненого зверя.

– А-а-ай! Отста-а-ань!

С лёгкостью уходя от ударов, воробей нет-нет да приземлялся на плечи, на макушку, цеплялся коготками за одежду или волосы – и клевал.

– А-ай! – рабочий схватился за свою правую кисть и скрючился. Оборона рассыпалась, и в этот момент воробей нанёс решающий удар.

– Чик-чири-и-ик!!!

Не успела Вика прийти в себя, как ей заложило уши от кошмарного вопля. Зажав левый глаз ладонями, рабочий бросился наутёк – подальше от незадавшейся жертвы, подальше от её крылатого стража. Последний не стал его преследовать.

Воробей приземлился перед Викой, покрутил головой и, выкрикнув прощальное «чик-чирик!», упорхнул в хмурое небо.

Ветер не утихал, и работы на стройке не останавливались, но, когда крики беглеца смолкли, Вика почувствовала себя в вакуумном пузыре, будто заложило уши.

– Что это было?.. – прошептала она и всхлипнула, зажав руками рот. Там, где пробежал агрессивный рабочий, чернели кровавые пятна.

В кармане снова завибрировал мобильник.

«Это что-то новенькое. У тебя случайно нет банды из семи карликов-шахтёров?»

«Женя, твою мать!»

«И твою тоже. Всё ещё жду сигнала».

***

«Убей».

Молоток выскользнул из вмиг вспотевшей ладони. Сталь ударилась о дерево, но Тадбир не услышал характерного стука, скорее треск рвущегося пенопласта. Пока рабочий озирался в бесплодных поисках, до него дошла простая, очевидная истина: голос звучал не извне, а исходил из недр его праведного сердца. От озарения Тадбира бросило в жар, его руки затряслись, а слюна закапала с подбородка. На лице, измученном тяжёлым трудом и постоянным недосыпом, расцвела блаженная улыбка.

Тадбир опустился на колени.

«Убей».

Стены барака преобразились; грубое дерево потрескалось и рассыпалось, обнажая строгие линии камня и священные письмена. Прочесть их помешали слёзы чистой радости и белый свет, лившийся с небес. Вокруг проступали золотые стены дворцов и изумрудная зелень тенистых садов. И пение. Хор гурий услаждал слух. Тадбир почти различал силуэты их грациозных тел, неуловимо кружащих вокруг него.

Джаннат, такой далёкий и такой прекрасный…

Видение рассеялось, точно дым бахура. Свет померк, серые стены встали на свои места, но в ликующей душе уже зажглось пламя, которое не потушить ни дождю, ни ветру, ни сумрачному миру. Всё заиграло новыми красками, всё обрело смысл. И пение, пение гурий всё продолжалось! И