Страшные истории Сандайла - Катриона Уорд Страница 8

По камням на дорожке скачет струя воды, смывая почерневшие, засохшие внутренности. Если бы я ждала, что эту грязь уберет Ирвин, когда вернется домой, кишки суслика валялись бы на нашей дорожке бог знает сколько времени. И кто вообще сказал, что это мужская работа? Вся эта кровь, вся вонь. Каждая хоть раз рожавшая женщина видела и похуже. Просто удивительно, как быстро мы забываем роды – боль и звук рвущейся плоти. Но это самозащита. Тело милостиво вносит свою правку, дабы сберечь разум.

Время от времени, когда мне страшно или меня охватывает злость, во рту появляется знакомый привкус старой, сладкой до тошноты газировки. Он даже преследует меня во сне. Теперь он опять здесь, мне хочется сплюнуть, но я, конечно же, ничего такого не делаю, ведь меня могут увидеть.

Это уже не первая попавшаяся мне на глаза мертвая зверушка. Ханна сказала, что суслика, должно быть, прикончила кошка, но своих домашних любимиц окрестные жители не выпускают на улицу. Похоже, где-то поблизости прошел хищник. Может, койот, может, лиса. Или даже барсук либо енот. Я слышала, что они убивают ради удовольствия. Но кто бы он ни был, ему, по-видимому, нравится использовать мой черный известняк в качестве обеденного стола. Я часто вижу на дорожке эти красноречивые пятна. А в других местах встречаю трупики – выпотрошенные, распростертые на верандах и крылечках. В лучах утреннего солнца поблескивают вывороченные наружу кишки. Маленькие, поджатые в смертельной агонии лапки и прикрытые веки, под которыми виднеются два полумесяца голубоватого белка. Мертвее не бывает. Ужасно, когда видишь, что все вокруг напоминает собой метафору твоей собственной жизни.

Я стою у двери черного хода среди длинных январских теней и жду возвращения Ирвина.

– Роб, – говорит он, завидев меня.

Пьян, и прилично.

– Просто вышел в магазин, – добавляет он, помахивая в руке сумкой.

– Все взял, что хотел?

От моего тона его лицо расплывается в улыбке.

– Ну да, – отвечает он.

– Вот и отлично. Заходи.

Я закрываю за ним дверь на засов и говорю:

– Больше никаких магазинов. Твои ключи у меня. Выйдешь еще раз на улицу, там и останешься.

– Ты с ума сошла? – медленно спрашивает он.

Я держу себя в руках.

– Ступай лучше к Колли, она о тебе спрашивала.

Он в замешательстве замирает, в его глазах мелькает смущение. Этот взгляд мне хорошо знаком. Ему что-то нужно. Ему явно что-то пришлось не по душе, и он вот-вот меня об этом спросит.

– Я не смог найти лекарство, – говорит Ирвин, – ты же знаешь, что мне надо принимать его каждый день в одно и то же время. Ты что…

– Я спрятала его в шкафчике в ванной за большим тюбиком вазелина, – отвечаю я, – надеюсь, ты его найдешь.

Муж заходит сзади, и я не успеваю ничего понять, как уже оказываюсь в его власти. Он закидывает руку и слегка касается предплечьем моего горла – не давит, а лишь слегка задевает в предупреждающем жесте. Другой рукой перекрывает мне свет. На миг мне кажется, он хочет просто закрыть мне глаза, как подкравшийся сзади ребенок. Но тут в душе вспыхивает страх, что его пальцы сейчас скользнут мне в глазницу, схватят указательным и большим глазное яблоко и тихонько его вытащат. Я ахаю и бью его по рукам. Вместо крика из груди вырывается сдавленный хрип. Но рука Ирвина лишь реет у меня перед лицом. Он дышит мне в ухо, обдавая запахом спиртного.

– Я тоже надеюсь, что найду.

С того дня он меня пальцем не трогает, но любит подходить очень близко.

Колли тогда было девять, Энни шесть. Мы с Ирвином цапались хуже некуда. И наши баталии уже тогда длились целые дни. Мы шипели друг на друга каждый раз, когда думали, что девочки нас не слышат. А по ночам, стоило им лечь в постель, орали, ревели и швыряли друг в друга все, что попадет под руку. Порой будили их, и тогда Энни плакала. Но потом вновь засыпала без всякого труда, будучи слишком маленькой, чтобы и правда что-то понять. Колли всегда была сообразительной. Она все понимала, но никогда не плакала и ничего не говорила.

Как-то вечером, когда она смотрела в гостиной телевизор, я вошла на кухню, где он ждал меня за дверью, неподвижный, как столб. Я зашептала ему какие-то обидные слова, дабы выпустить немного накопившейся внутри желчи. Ирвин протянул руку и с такой силой ущипнул меня за переносицу, что у меня явственно хрустнул хрящик. Яростным потоком нахлынула боль. Я открыла рот, чтобы закричать. Но потом вспомнила, что в соседней комнате Колли, подумала, что делать этого нельзя, и усилием воли забила вопль обратно в горло. Да так и застыла, со слезами на глазах, зашедшись в безмолвном крике. Крови было совсем немного, однако нос следующие пару дней был распухшим и размякшим, превратившись в некое подобие сливы. Энни тянула к нему ручки, без конца приговаривая «фу-фу».

На следующий день была суббота. Мы, как обычно, собирались с Гудвинами в боулинг. А поскольку была очередь Ханны и Ника пить, мы с Ирвином взяли две машины, чтобы хватило места для обеих наших семей. Я решила сесть в джип вместе с Энни. Колли наблюдала за нами с крыльца, дожидаясь, пока Ирвин закончит какие-то свои домашние дела. Когда мы куда-то уезжаем, в самый последний момент Ирвин вспоминает, что чего-то не сделал. Не вытащил посуду из посудомоечной машины, не повесил картину, кому-то не позвонил. Так он демонстрирует свою власть, заставляя меня ждать и без конца наливаться злостью по мере того, как мы все больше опаздываем на запланированное мероприятие. К тому же у меня такое впечатление, что ему, дабы вообще что-то делать, требуется адреналин, который он как раз черпает в таких вот неотложных делах.

Энни всегда ездила со мной, а Колли с Ирвином, и такой вариант казался нам совершенно естественным. Но в этот раз я остановилась и позвала Колли.

Когда муж вышел из дома, обе девочки уже сидели в моем джипе – Энни на детском сиденье, Колли пристегнулась сзади.

– Пока, Ирвин, – сказала я, включила заднюю передачу и покатила по дорожке.

На его лице отразился ужас. Он подумал, что я забираю его дочерей. «Отлично, – подумалось мне, – теперь чувствуешь, каково это?»

– А почему я не поехала с папой? – спросила Колли.

– Потому что мне захотелось провести немного