Остров пропавших девушек - Алекс Марвуд Страница 56

Татьяна ухмыляется, окидывает Мерседес оценивающим взглядом и говорит:

— Ты еще не видела самого главного. Идем.

Рядом ахает мать. Так много в этом звуке. «Не бросай меня одну. Отец уже ушел, твоя старшая сестра тоже. Я здесь никого не знаю. Не надо!» В обычный день она бы примкнула к компании жен, но сегодня не обычный день.

— Но моя мама... — протестует Мерседес.

— Что? — с озадаченным видом спрашивает Татьяна, резко остановившись.

Мерседес переходит на шепот, не желая унижать Лариссу перед незнакомыми людьми. Ей хочется ее защитить. Она такая невинная душа в этом дивном новом мире.

— Она здесь никого не знает, — говорит Мерседес.

— Нонсенс! — восклицает Татьяна. — Конечно, знает! — Потом делает два шага и дергает за рукав священника, который в этот момент пьет шампанское, закусывая канапе, и разговаривает с ухоженной дамой в черном, как самый обычный человек. — Monsinjor!

Ее наглость приводит Мерседес в восхищение. Со взрослыми Татьяна ведет себя так уверенно, будто она одного с ними возраста.

— Вы ведь знаете сеньору Делиа, не правда ли?

Святой отец поворачивается и смотрит на свою прихожанку. На самом деле он не отличает ее от любой другой дочери Евы. В конце концов, его паства — это весь остров, а Ларисса — только один из тысячи ртов, которые послушно открываются, чтобы причаститься из его исполненных величия рук. Но он растягивает губы в пасторской улыбке и приветствует ее.

— Ну конечно же! Как поживаете, sinjora?

— Вот и все, — говорит Татьяна и тащит Мерседес за собой.

У рожкового дерева расположился ряд низких сидений, а невысокая стена скрывает их головы до тех пор, пока она не выходит прямо к ним. Их десять, может, дюжина. Молодые люди. Ее ровесники, некоторые, может, чуть старше, одетые, как и она, в роскошные летние наряды. Лощеные, шикарные, пьют шампанское и хохочут над шутками, как на настоящей вечеринке. Тотчас узнав в них пассажиров яхт, она резко тормозит, но уже поздно: они заметили ее и повернулись посмотреть.

— Привет! — окликает ее красивый блондин лет двадцати.

Смокинг, без галстука, верхняя пуговица рубашки расстегнута.

— Ба, новое лицо! Кто ты?

Донателла чувствует, как ее лицо заливает краска, но не собирается выдавать охватившего ее смущения. Она мечтала о подобном приключении уже много лет. О чем-то совершенно ином. Поэтому она собирает в кулак всю свою решимость, уверенно улыбается и говорит:

— Я — Донателла Делиа.

С таким видом, будто это имя положено знать каждому.

Коридор упирается в глухую стену, но Татьяна, миновав последнюю дверь, все равно идет к ней. А когда до конца остается всего ничего, что-то пищит, и стена плавно отъезжает в сторону, а перед ними открывается темное просторное помещение. Татьяна с ухмылкой помахивает каким-то электронным устройством.

— Их всего три, — объясняет она. — У меня, у папы и у парня из охраны. Если мы все грохнемся на одном и том же самолете, эта комната будет стоять закрытой до тех пор, пока в нее, году этак в пятитысячном, не телепортируется какой-нибудь археолог.

Мерседес заглядывает внутрь. Может, ее опять планируют обмануть? Может, через мгновение снова запрут в темноте? Но Татьяна нажимает на своем приборчике еще одну кнопку, и включается свет. Комната так отличается от всего остального, виденного ею в доме, будто ее перенесли сюда из Нью-Йорка. Длинная и неожиданно узкая — царство вишневого шпона и кресел, обтянутых зеленой кожей. Одна стена состоит сплошь из телевизоров, в том числе и совсем огромного, такого же, как на яхте, который на целый метр выступает вперед среди окружающих его маленьких экранчиков, — диагональ под стать размеру мужественного офисного стола, расположенного напротив них. Поначалу Мерседес думает, что на столе стоит еще один экран, но в следующее мгновение понимает, что это.

— Это что, компьютер?

— Ага, — отвечает Татьяна.

Мерседес подходит ближе, чтобы на него посмотреть, и говорит:

— Я о них слышала.

Вид этой штуковины отнюдь не соответствует ее ожиданиям. Вереница коробочек из кремового пластика, неуклюжая клавиатура, больше похожая на детскую игрушку, и телевизор, который даже ей кажется безнадежно устаревшим.

— Это будущее, — говорит Татьяна. — Знаешь, уже работают над таким, который можно будет носить в портфеле. Папа собирается такой купить.

— Что это за место? — спрашивает Мерседес, оглядываясь и чувствуя себя в окружении всех этих технологий как на космическом корабле.

— Комната безопасности.

— Комната безопасности?

Татьяна закатывает глаза и говорит:

— На случай, если кто-то вторгнется в дом.

— Вторгнется?

— Ох, Мерседес, какая ты простушка. — Татьяна вновь закатывает глаза. — Именно здесь можно закрыться, если на дом нападут.

— Но кто?

— Грабители, — безучастно отвечает Татьяна. — Террористы. Политические активисты.

— Я... На Ла Кастеллане?

— Ох, Мерседес. Да где угодно. — Татьяна закрывает дверь нажатием кнопки. — Стальные стены в три дюйма толщиной, — хвастает она. — Двери тоже. А если нажать вот эту кнопочку, то силовики будут здесь буквально на несколько дней раньше, прежде чем злоумышленники смогут врезать проход и добраться до нас.

— Силовики? А герцог в курсе?

— А то! — смеется Татьяна. — У него самого есть такая же!

Комната безопасности. В средневековой крепости. Должно быть, это самое безопасное место на всем белом свете. В былые времена стоило маврам показаться на горизонте, как все население острова в ту же минуту бросалось в замок. «Интересно, когда герцоги начали отгораживаться от собственных подданных?» — проносится в голове Мерседес смутная мысль.

Она бездумно бродит по комнате, водя пальцами по гладкому дереву.

— А откуда ты узнаешь, кто там снаружи? — спрашивает она. — Кто тебе скажет, что там уже безопасно?

— А-а-а… — тянет Татьяна. — Я уж думала, ты никогда об этом не спросишь.

Потом склоняется над клавиатурой и с грохотом барабанит по клавишам, вызывая один за другим к жизни экраны. Восемь различных видов на «Каса Амарилья». Буйная вечеринка в самом разгаре, невероятная суета на кухне и в помещениях для прислуги, безлюдный двор с искрящимся фонтаном. Татьяна тычет пальцем в очередную кнопку, и на экранах появляются новые картинки: ее отец, беседует с герцогом и теребит мелочь в кармане брюк; Ларисса, в полном одиночестве прислонилась к стене и явно чувствует себя не в своей тарелке; Донателла, сидит на скамье со стайкой молодежи и смеется так, будто она одна из них. И сеньора Бочелли, жена нотариуса, в туалете запихивает серебряное блюдо вместе с куском мыла в свою необъятную сумку.

На столе в обеденном зале стоит архитектурный макет из бальзы и картона метра три в длину. Стулья, скорее троны из позолоты и плексигласа, отодвинуты к стенам. Вокруг макета, рассматривая его, топчется народ.

Кастеллану Серджио узнает не сразу. Но это действительно он, их город: вот берег гавани, сжатый с обеих сторон городскими кварталами. Вот отвесные скалы, грубо склеенные из папье-маше. А вот новая пристань для яхт с водой, поражающей своей искусственной голубизной, забитая длинными рядами совершенно одинаковых кораблей размером с его ресторан.

Он подходит ближе, чтобы рассмотреть все в подробностях. Вот церковь с куполом и колокольней выше зданий на площади вокруг нее, как и полагается храму. Но в районе рынка вместо обветшалых возведенных еще в XVI веке строений со стороны моря высятся многоквартирные дома в шесть этажей. Городская площадь забита крохотными пластмассовыми столиками, миниатюрными бумажными зонтиками и людьми не больше муравьев. А уличных продавцов, которые торгуют продукцией, выращенной