Дэвид Пис - 1974: Сезон в аду Страница 5

Кэтрин открыла дверь, включила свет — я снова чуть не сдох.

Рвота, поднимаясь по горлу, обжигала и причиняла мне боль, но я не хотел, чтобы это кончалось. А когда фонтан наконец иссяк, я надолго замер, тупо уставившись на виски, на кусочки ветчины, плавающие в унитазе, на кусочки, лежащие на полу.

Кэтрин положила руки мне на плечи.

Я пытался определить, кому принадлежал голос, звучавший у меня в голове: «На самом деле есть люди, которым его действительно жаль. Кто бы мог подумать, что такое возможно».

Кэтрин сунула руки мне под мышки.

А я совсем не хотел вставать. Когда я наконец поднялся на ноги, то заплакал.

— Ну что ты, родной, — прошептала она.

Три раза за ночь я просыпался от одного и того же сна.

Каждый раз я говорил себе, что я в безопасности, что мне ничего не грозит, что надо снова заснуть.

Каждый раз я видел один и тот же сон: на улице, среди частных домов, стоит женщина, кутается в красную кофту и выкрикивает десятилетнюю ярость мне прямо в лицо.

Каждый раз большая черная птица, кажется ворона, спускается с неба, отливающего тысячами оттенков серого, и вцепляется в ее красивые светлые волосы.

Каждый раз она гонит ее по улице, норовя выцарапать ей глаза.

Каждый раз я просыпался в ледяном оцепенении, вся подушка в слезах.

И каждый раз лицо Клер Кемплей улыбалось мне в темноте с потолка.

Глава вторая

07:55

Суббота, 14 декабря 1974 года.

Я сидел в полицейском отделении Милгарта в кабинете начальника уголовного розыска Джорджа Олдмана и чувствовал себя полным ничтожеством.

Комната была какой-то пустой. Ни фотографий, ни лицензий в рамочках, ни наград.

Дверь открылась. Черные волосы, белое лицо, протянутая ладонь, крепкое рукопожатие.

— Рад познакомиться, мистер Данфорд. Как поживает Джек Уайтхед и этот ваш начальник?

— Спасибо, хорошо, — сказал я, снова садясь.

Ни тени улыбки.

— Садись, сынок. Чаю?

Я сглотнул и сказал:

— Пожалуйста. Спасибо.

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман сел, повернул какой-то выключатель на рабочем столе и с придыханием проговорил в микрофон:

— Джули, милая. Две чашки чая, как освободишься.

Это лицо, эти волосы так близко, совсем рядом: черный полиэтиленовый мешок, расплавленный, наплывший на миску с салом и мукой.

Я крепко стиснул зубы.

Из-за его спины сквозь серые окна полицейского управления блеснуло слабое солнце и бросило блик на его сальные волосы.

Меня затошнило.

— Господин… — Я снова сглотнул. — …главный следователь…

Олдман обшарил меня с головы до ног крохотными акульими глазками.

— Ну-ну, сынок, продолжай, — подмигнул он мне.

— Я бы хотел узнать, нет ли каких-нибудь новостей?

— Никаких, — прогремел он. — Тридцать шесть часов псу под хвост. Сотня долбаных полицейских, куча родственников и местных жителей. Результат нулевой.

— А какое ваше личное…

— Мертва, мистер Данфорд. Бедняжка мертва.

— А не скажете ли, что вы…

— Нам, сынок, выпало жить в жестокие времена, будь они не ладны.

— Да, — сказал я, чувствуя слабость и думая: что же вы тогда задерживаете одних только цыган, педиков и ирландцев?

— Теперь уже я буду рад, если нам вообще удастся найти труп.

Мои кишки выворачивает наизнанку.

— И что вы думаете…

— Нам ведь без трупа ни хрена не сделать. Да и родным будет полегче в конечном-то счете.

— Значит…

— Проверим помойки, посмотрим, кто брал отгулы в тот день. — Он почти улыбался, снова собираясь подмигнуть мне.

Я с трудом перевел дыхание:

— А как насчет Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд?

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман приоткрыл рот и облизал тонкую нижнюю губу жирным мокрым лилово-желтым языком.

Я подумал, что меня вырвет прямо в кресле, а потом еще посреди кабинета.

Джордж Олдман закатал свой язык обратно и закрыл рот. Крошечные черные глазки смотрели прямо мне в глаза.

В дверь мягко постучали, и Джули вошла, неся две чашки чая на дешевом цветастом подносе.

Джордж Олдман улыбнулся, не отрывая от меня взгляда, и сказал:

— Спасибо, Джули, милая.

Джули закрыла за собой дверь.

Не будучи до конца уверен, что по-прежнему обладаю даром речи, я начал бубнить:

— И Жанетт Гарланд, и Сьюзан Ридьярд — обе пошли…

— Я в курсе, мистер Данстон.

— Ну и вот, я подумал, возвращаясь к случаю в Кэнноке…

— Да что ты, мать твою, знаешь о случае в Кэнноке?

— Сходство…

Олдман треснул кулаком по столу:

— Рэймонд Моррис сидит под замком с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого, мать твою так.

Я смотрел, как на столе все еще тряслись две маленькие белые чашки. Изо всех сил стараясь говорить ровно и спокойно я произнес:

— Прошу прощения. Я просто хочу сказать, что в том конкретном случае три маленькие девочки были убиты, и, как выяснилось, это было дело рук одного и того же человека.

Джордж Олдман наклонился вперед, держа руки на столе, и сказал с ехидной усмешкой:

— Те три бедняжки были изнасилованы и убиты, помоги им господь. И тела их были найдены.

— Но вы же сказали…

— У меня нет ни одного трупа, мистер Данфилд.

Я снова сглотнул и сказал:

— Но Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд числятся без вести пропавшими уже…

— А ты, сволочь, думаешь, что ты один до этого додумался, тщеславный ты сукин сын? — тихо проговорил Олдман и сделал глоток из чашки, не сводя с меня глаз. — Моя дряхлая мамаша и то бы догадалась, черт ее побери.

— Я просто хотел бы узнать, что вы думаете…

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман хлопнул себя по ляжкам и откинулся в кресле.

— Ну так, значит, что мы, по-твоему, имеем? — улыбнулся он. — Три пропавшие без вести девчонки. Один возраст, более или менее. Тела не найдены. Кастлфорд и…

— Рочдейл, — прошептал я.

— Рочдейл, и теперь вот Морли. Перерыв между убийствами три года, так? — Он взглянул на меня, подняв тонкую бровь.

Я кивнул. Олдман взял со стола лист бумаги.

— Ну, а как насчет этих? — Он швырнул лист через стол мне под ноги и начал перечислять наизусть: — Хелен Шор, Саманта Дэвис, Джеки Моррис, Лиза Лэнгли, Никола Хэйл, Луиз Уолкер, Карен Андерсон.

Я поднял с пола список.

— Пропавшие без вести. Целая куча, мать твою. И это только с начала семьдесят третьего, — сказал Олдман. — Согласен, они все немного старше. Но не старше пятнадцати на момент исчезновения.

— Простите, — пробормотал я, протягивая ему бумагу.

— Оставь себе. Напиши о них какую-нибудь статью, мать твою.

На столе зазвенел телефон, загорелась лампочка. Олдман вздохнул и подтолкнул ко мне одну из чашек:

— Допивай, а то остынет.

Я сделал, как мне велели, взял чашку и проглотил чай одним длинным холодным глотком.

— Если честно, сынок, я не терплю газеты с их враньем. Но у тебя такая работа…

Эдвард Данфорд, криминальный спецкорреспондент по Северной Англии, обрел равновесие и второе дыхание:

— Я не думаю, что вы найдете тело.

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман улыбнулся. Я опустил глаза на дно своей пустой чашки.

Олдман встал, рассмеявшись:

— По заварке нагадал, что ли?

Я поставил чашку и блюдце на стол, свернул лист со списком имен.

Телефон зазвонил снова. Олдман подошел к двери, открыл ее.

— Ты копайся сам, а я — сам.

Я стоял, чувствуя слабость в ногах и желудке.

— Спасибо, что уделили мне время.

На пороге он крепко схватил меня за плечо.

— Знаешь, Бисмарк как-то сказал, что журналист — это человек, пропустивший свое призвание в жизни. Может, тебе надо было стать полицейским, Данстон.

— Спасибо, — ответил я собравшись с духом, думая: тогда бы здесь стоял хотя бы один полицейский. Олдман внезапно усилил хватку, словно читая мои мысли.

— А мы с тобой, сынок, раньше нигде не встречались?

— Было дело, — сказал я, освободив наконец плечо.

На столе снова зазвонил и замигал телефон — долго и настойчиво.

— Ни слова, — сказал Олдман, провожая меня из кабинета. — Ни единого слова, мать твою.

— Они ему крылья отрубили на фиг. Бедняга лебедь типа был еще жив, — сказал Джилман из «Манчестер ивнинг ньюс», улыбнувшись мне, когда я вошел в зал на первом этаже и сел.

— Да ты шутишь, мать твою! — Сидевший сзади нас Том из Брэдфорда подался вперед.

— Серьезно. Отрезали крылья начисто и оставили беднягу подыхать.

— Ни хрена себе, — присвистнул Том из Брэдфорда.

Я оглядел конференц-зал, у меня снова возникли ассоциации с боксерским поединком, но на этот раз тут не было ни радио, ни телевизионщиков. Жаркие софиты были выключены. Вход свободный.