Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс Страница 42

Когда пепел немного оседает, я вижу тощего двадцатидвухлетнего чувака в трусах и футболке без рукавов. Моя первая мысль – он ученик из какого-то моего класса, и мне неприлично смотреть на него в нижнем. Но тут я вспоминаю его по тем временам, когда знала его в течение минут этак четырех.

– Джейс? – говорю я, и глаза мои горят.

Он делает шаг вперед и крепко меня обнимает. Я похлопываю его в ответ, отдаюсь этому процессу целиком.

– Джейс Родригес, – говорит он, отступая в проем двери, являя себя во всей своей текущей непрезентабельности.

– Ты никуда не уходишь, – говорю я очевидное.

Он отходит в сторону, и я вижу очень старого человека в легком складном кресле, из его носа торчит прозрачная трубочка, уходящая в кислородный баллон. Он не совсем чтобы дед из «Техасской резни бензопилой», но вполне мог бы выступить его дублером.

– Вот как, – говорю я и не спрашиваю, почему этот дедок не на холме в доме для престарелых. В тюрьме Йэззи говорила мне о том, сколько поколений ее семьи жило в ее доме, когда она была ребенком и, может быть, плохой индианкой, а я даже не знала, что такое возможно.

Но Джейс похож на нее. Он не прикатил своего деда в двойные двери Дома немощных Плезант-Вэлли, чтобы использовать последний как хранилище, он позволяет своему деду доживать его последние годы здесь, с семьей.

– Ты знаешь о пожаре? – говорю я и отхожу в сторону, чтобы он мог увидеть небо. Будто он не чувствует запаха, будто он и так не видит.

– Мы в порядке, – говорит Джейс.

– И…

Я сглатываю слюну, дышу носом.

– Что? – тихим голосом спрашивает Джейс, он делает шаг вперед, и москитная дверь беззвучно закрывается за ним. Это никак не помешает нашим голосам достигать его деда, но мысль Джейса сводится к тому, чтобы установить некое препятствие между нами и дедом, что позволит нам чувствовать себя приватнее.

– Это… – начинаю я, совершенно не зная, как сказать то, что мне нужно ему сказать.

И? Большинству других людей я даже не пытаюсь сказать это правильно. Но я не пряталась в темноте за стеллажом в магазине проката видеокассет, пока убийца прокрадывался в проходы, где находилось большинство других людей. Мы с Джейсом видели, как сдирали кожу с его одноклассников и вешали ее на стену, раскладывали на полу.

А еще, возможно, кроме нас двоих, никто не знает, что убил их вовсе не Мрачный Мельник – их убила партия отравленных пирожных. Или одному богу известно, может быть, Джейс навоображал себе Мрачного Мельника в фартуке, со связанными в хвостик волосами, наполняющим с верхом жидким тестом чашки, что стоят в той жестянке для сладких булочек, не знаю.

– Он вернулся? – тихо спрашивает Джейс, обводя взглядом небо, потому что, я думаю, он уже может прочесть выражение моего лица.

– Не он, – говорю я.

– А кто?

Я опускаю руку к талии, словно измеряю рост ребенка.

Джейс склоняет голову набок, он не понимает.

– Я тоже не понимаю, – говорю я ему. – Просто… будь осторожен?

– Это то, что случилось в школе?

Я неохотно киваю.

– Я слышал, что на сей раз это был охотинспектор, – говорит Джейс, и все его лицо искажает гримаса.

– И он тоже, – приходится признать мне.

– Тоже?

– Там есть еще… – Я морщусь, кошу глаза, мне вовсе не хочется говорить это: – Эта женщина, жертва… его жертва, Мрачного Мельника. Она тоже в городе.

– Джейд, что, черт побери, происходит?

– Да как обычно, – приходится ответить мне. – Люди умирают. Настоящие копы не торопятся. Тут…

Я показываю открытой рукой на пожар, на то, что дает прикрытие этим убийствам, позволяет им происходить.

– Что не так с этим местом? – спрашивает Джейс. – Почему это повторяется и повторяется?

– Больше сотни лет назад один муж убил свою жену, бросил свою маленькую дочку и, как я думаю, заразил это озеро.

– «Не ешьте рыбу из этих вод», – процитировал Джейс.

Своими глазами я этого не видела, но я видела фотографии – они были на обложках всех журналов. Это июль 2015 года, после резни, когда на берегу появляется знак у самой пристани, этот знак предупреждает людей, что рыбу из озера есть нельзя. Причины запрета не назывались, но они сводились к следующему: «потому что в брюхе этой рыбы может находиться частичка вашего родственника или лучшего друга».

– Летч Грейвс, – бормочу я. – Я думаю, он был зачинателем всего этого. Одно дурное действие – и оно… оно будто заразило это место?

– История, история… – говорит Джейс, словно собирая пазл у себя в голове. Потом: – Да, верно. Ты – новый учитель защиты от Темных искусств, я забыл.

– Кто-кто?

– Гарри Поттер?

Я киваю, знаю, конечно, про него. Книги про него были на полках библиотеки в тюрьме, но их мало кто читал. Йэззи говорила, это оттого, что все матери, запертые с нами, грустят, читая всякие такие книги, потому что книги наводят их на мысль об их детях. Этим летом я посмотрела несколько минут киноверсии одной из этих книг. В четыре часа бессонной ночи, после очередной сонной игры Брендана Фрейзера против Древнего Египта. Плохой парень в «Гарри Поттере» был очень похож на доктора Файбса, который был очень похож на Призрака Оперы и так далее до самого доктора Франкенштейна, это никогда не кончается. Чуваки такого рода были с нами вечно.

Не то чтобы это давало мне большие надежды на будущее человечества.

– Значит, вы собираетесь?.. – говорю я о нем и его деде – готовы ли они к отъезду.

– Можно я открою тебе одну тайну? – спрашивает Джейс.

Я пожимаю плечами – конечно.

– Если по правде, мне вообще-то нравится телешоу «Цена подходящая», – говорит он. Именно это и смотрит сейчас его дед. Ведущий шоу – прежний, тот, кто все время трындит о том, как не допустить размножения собачьего племени, потому что у него, видимо, когда-то был неудачный опыт общения с собаками или что-то в этом роде.

– Ты крутишь тут Большое Колесо, ты это хочешь сказать? – говорю я, осознавая смысл его слов.

– Думаю, в этот раз мы выиграем, да, – с проказливой ухмылкой говорит Джейс.

– У тебя тут электричество есть? – Я должна спросить об этом, чтобы быть уверенной, что это не игра моего воображения.

– Генератор, – говорит он, пожав плечами.

– Зато нет брюк… – шутливо приходится сказать мне наконец.

Джейс опускает глаза, из его рта вырывается что-то похожее на «ой-ой», глаза широко распахиваются, и он чуть присаживается.

– Мне так жаль, – говорю я ему теперь уже серьезнее. –