Джош Бейзел - Бей в точку Страница 39

— Это война, сынок. Извини.

Не прошло и двух секунд, как акулы начали свою атаку.

У акул был выбор — я или Рово, поскольку Магдалину я заслонил собой. Но Рово, в отличие от меня, слабее отбивался. Вода вскипела, когда эти твари на него набросились.

Порой можно услышать, что акула умеет только плавать и убивать, но это преувеличение, так как и в первом и во втором случае она использует одни и те же боковые мускулы. Сомкнув челюсти на своей жертве, она начинает вилять туловищем из стороны в сторону, пока не оторвет захваченный кусок. После чего, если спешить некуда, она отплывает и ждет, пока ее жертва истечет кровью.

Акулы в этом аквариуме не могли позволить себе такой роскоши, и они это понимали. Слишком много их было. Резервуар кишел акулами, являя собой поистине адский котел. В живой природе эти твари проделали бы сотни миль, чтобы только держаться друг от друга подальше. Здесь же, брось одна из них на секунду свою жертву, и от той ничего бы не осталось. Поэтому они потащили Рово на середину аквариума, увлекая вместе с ним и нас с Магдалиной.

Ощущение было такое, будто нас спустили в унитаз. Под водой я обхватил Магдалину ногами и, зажав во рту жгут, стягивавший запястья, рванул изо всех сил. Я потерял левый нижний клык вместе с соседним зубом, зато руки теперь у нее были свободны.

Стоило ей, однако, выскочить на поверхность, как она вырвалась и уже хотела рвануться на выручку к брату, которого эти твари вертели так и сяк, таща в разные стороны. Кровь окрасила воду, тускло освещенную потолочным фонарем. Я успел вцепиться в другой жгут, вокруг щиколоток, и потащил ее назад, в темноту. И очень вовремя, потому что Скинфлик снова открыл пальбу.

Может, это и добило Рово. Хочется надеяться.

Я утащил Магдалину в угол и зажал ей рот ладонью. Наверно, она могла все разглядеть через мое плечо, но стоило ли? Вода бурлила, и было отчетливо слышно, как акулы рвали тело на части.

Не знаю, долго ли это продолжалось. Я вовсю дрыгал ногами — не только в стремлении удержать нас на плаву, но и чтобы отбиться от тварей, которые то и дело задевали нас своими боками. Или это все моя мнительность.

Казалось, прошло часа два. Наконец драчка закончилась, и волны улеглись. Скорее всего от бедняги Рово ничего не осталось. Вдруг сделалось тихо. И сверху донесся голос:

— Мистер Локано... гляньте!

— Блин! — произнес второй.

— Ладно, — сказал Скинфлик. — Уберите, и все дела.

Они стали оттаскивать тела. Это продолжалось долго. Железный пол балкона звучал под подошвами как ксилофон.

Когда они закончили, Скинфлик посветил на воду фонариком, но мы вовремя нырнули.

— Пьетро? — на всякий случай позвал он.

Я промолчал.

— Приятно было познакомиться, — сказал он.

Прежде чем уйти, он убрал трап.

Всякий раз, когда я мысленно возвращаюсь назад, у меня появляется такое чувство, будто половина времени, что мы с ней провели вместе, пришлась на эту злополучную ночь.

Медленно, маленькими шажками мы продвигались по стенке вдоль периметра бассейна. Я приподнимал Магдалину над водой, насколько это было возможно, а она шарила рукой в темноте в поисках какой-нибудь стойки или вентиля, ухватившись за который можно было бы выбраться из воды. А ногами я все нашаривал скалу, попавшуюся мне ранее. Удача нам не сопутствовала. О балконе, нависавшем над нами в каких-то полутора метрах, нечего было и мечтать.

В углах этого большого шестигранника за счет стыковых панелей можно было чуть больше высунуть нос, но тут главное не перестараться. Чересчур резкое движение — и ты соскальзывал по бортику обратно вниз. Руки и шея налились свинцом. От каждого прикосновения холодных туш по телу пробегала судорога.

Не говоря уже о мелких проблемах. Соленая вода, помогавшая нам держаться на поверхности, разъедала глаза и десны. Восемьдесят градусов по Фаренгейту — казалось бы, комфортная температура, но когда ты торчишь в воде часами, то в конце концов начинаешь клацать зубами.

Однако сама мысль, что я должен спасти Магдалину, делала меня неуязвимым и не ведающим усталости. Мне пришла в голову отличная идея. Я посадил Магдалину к себе на плечи, лицом ко мне, чтобы она находилась над водой по максимуму В какой-то момент я помог ей снять всю одежду, так как без нее ей было теплее. Она даже позволила мне вылизать ее укромное местечко, но даже в момент оргазма по ее щекам текли слезы.

Можете меня осуждать. Но если вздумаете осуждать ее, я проломлю вам череп. Когда первобытные чувства захлестнут вас, тогда и поговорим. Медвяный дух, острота ощущений. Вот что я называю жизнью, и никакой океан с этим не сравнится.

Всю ночь напролет, каждые пятнадцать минут, раздавалось отчетливое фырканье. Прозрачный потолок начал светлеть, сначала медленно, затем стремительно, и тут я увидел над водой небольшую круглую голову и блестящие черные глаза. Из ноздрей рептилия выпустила две струи.

Когда сделалось достаточно светло, чтобы разглядеть циферблат, часы показывали начало седьмого. Мы оба дрожали, к горлу подкатывала тошнота. Акулы делались все более агрессивными. Очевидно, сумерки и рассвет были их любимыми временами суток. Их выпады напоминали хаотичные отскоки мяча.

Но они свой шанс упустили и теперь довольствовались пинками в рыло. После того как в аквариуме стало совсем светло, выяснилось, кто издавал ночью фыркающие звуки. Это была огромная морская черепаха, которую, кстати сказать, я принял за скалу. Вскоре обнаружилась еще одна черепаха. Резервуар кишел разной живностью.

Я насчитал по крайней мере десяток акул размером с человека (а спустя минут двадцать эта цифра возросла до четырнадцати), причем двух видов, доселе мне незнакомых. И те и другие имели коричневую окраску и казались сделанными из чистой замши. Их бока были утыканы пугающим количеством плавников. Один вид к тому же был пятнистым.[88]

Почти по самому цементному дну, усеянному песком, стелился медлительный плавный скат с обрубком хвоста. Выше него стая рыб-попугаев, каждая в фут длиною, хватали остатки плоти и таскали их по краям бассейна, так что казалось, будто отдельные части Рово танцуют сами по себе.

От него мало что осталось: оторванная голова, обглоданный позвоночник, голые конечности с раструбами сухожилий, похожих на помпоны. Изредка какая-нибудь акула, отщипнув что-то напоследок от скелета, отшвыривала голову, и та, сделав вольт, снова становилась добычей одной из рыб. Наконец я не выдержал, поднырнул и поймал ее. Я подумал: если я избавлю Магдалину от этого тягостного зрелища, может, тогда ее дыхание сделается ровнее. Но это только раззадорило акул, к тому же от этой жути меня тошнило. Тогда я пустил ее обратно в воду, а Магдалине велел не глядеть. Но она все равно глядела, и я тоже.

В 7:30 все акулы, словно по сигналу, оставили нас в покое. В аквариум вошел тип с утренним кормом, лет двадцати с небольшим, с обритой головой и пышными баками, в желтых прорезиненных штанах. Он остановился и уставился на Магдалинины соски. Она была совершенно голая. По крайней мере это отвлекло его от плавающего скелета.

— Вытащи нас, — прохрипел я.

Он опустил трап, и я подгреб к бортику с Магдалиной на руках, готовый вырвать глаза любой акуле, которая посмела бы к нам подступиться. Сначала я помог ей взобраться на трап, а затем и сам влез следом. Это отняло у меня последние силы, голова шла кругом, я даже на пару секунд ослеп.

— Я позвоню в полицию, — сказал этот тип.

— Каким образом? — спросил я. — У тебя же нет мобильника.

— Есть, — сказал он, вытаскивая из кармана трубку.

Идиот. Я тут же разбил ее об ограждение, а осколки полетели в воду. Но сначала я вырубил этого типа.

Следующие двадцать четыре часа стали худшими и самыми важными в моей жизни. За это время я проделал около двух тысяч миль — хотя, конечно, не это главное, — чтобы вернуться обратно в Нью-Йорк.

Точнее сказать, в один манхэттенский дом, где швейцар сразу узнал меня. Двух телохранителей я уложил на месте, проломив им головы стеклянным столиком.

Что касается Скинфлика, то его, накаченного кокаином, орущего и извивающегося, я поднял за бедра, как раньше поднимал Магдалину, и выкинул из окна башкой вперед.

После чего почувствовал острое желание сделать это еще раз.

Выйдя на улицу, где уже собралась толпа, я позвонил Сэму Фриду и вторично за эти сутки сказал, куда он должен за мной приехать.

ГЛАВА 21

На улицу я выхожу свободным человеком. С профессией я завязал. С пациентами покончено. Если и был для меня какой-то плюс от врачебного халата и от приставки «док» перед моей фамилией, теперь о нем можно забыть. Можно сказать, что я сложил с себя сан священника, хотя и не совращал малолетних служек.