Последние стихи мертвеца - Александр Николаевич Бубенников Страница 31

тобой… Кардинал и галантерейщик – это сила… Конечно, ты кардинал… Впрочем и я не галантерейщик… Подправим Дюма: кардинал и кардинал, два опытных, траченых молью кардинала – это великая сила… И надо помочь немузыкальному Петру помочь выстоять против талантливого преступного композитора Инны, нюхающей для вдохновения кокаин, с её даровитыми подельниками-аспирантами, будущими докторами наук и членкорами, когда за деньги и власть легко остепениться и приобрести престижные академические корочки.

– Видишь, Глебыч, и у тебя улучшилось настроение. Я тебе подыграю, буду рядом с тобой, только первый кардинал, то есть ты, будешь первой скрипкой, а я – так и быть буду второй скрипкой в руках второго кардинала. Раз ты перешёл на музыкальные понятия – преступный композитор с её бредовой композицией наезда на человека без тормозов, бегства, не тормозя – с пониманием музыки или потрясением души от музыки…

– Отличный образ, Николаич, мысленно тебе аплодирую, как говорил скорохват Таманцев у Богомолова в «Моменте истины». Только у нас будет ещё более впечатляющий Момент Истины с большой буквы слов. В этот момент для человека, лишённого музыкального слуха, гениальная музыка талантливого композитора Инны с её великим преступлением на наших глазах – всего лишь шум. Но мы слышим все нюансы, потому что настроены на раскрытие великого преступления. Потому что даже немузыкального Петра, готового ранее только внимать шуму, приобщим к музыке высших сфер Разумной Вселенной, где не может не быть места для Бога – Создателя-Демиурга… Звоню Петру, приглашаю на прогулку с нами и импровизирую, как Господь на душу положит… Сначала хотел к себе пригласить, но передумал, всё же в замкнутом пространстве, в четырёх стенах квартире вольной душе тесновато, а должно быть вольно и весело на просторе около реки…

Через несколько минут Глебыч перезвонил Николаичу:

– Встречаемся на Воробьёвых горах, у выхода из метро, напротив Лужников. Походим вдоль Москвы-реки, а потом перейдём по мосту на другую сторону. А там на территории спорткомплекса мы и определимся, куда идти дальше, где остановиться – к монастырю или к метро?

Глебыч и Николаич, встретившись с Петром условленном месте, заметили, как возмужал и приосанился аспирант юрфака за то время, когда они расстались потрясенными трагическими событиями у стен Новодевичьего монастыря. Совершеннее стала его уверенная стать, походка, речь.

Глебыч не хотел поначалу заводить разговор на возвышенные материи, но и скатываться на низменные частности ведущегося ни шатко, ни валко уголовного дела по гибели Бориса, поисков преступников, доказательств их вины тоже не хотелось. Но Пётр, прошептал с содроганием, ни к кому не обращаясь, конкретно, подводя итог наслоившейся суеты и грязи:

– Одно похабство там, как ни глянь свысока… Как вы считаете, Владимир Глебович, после всего, что вы поведали мне по сути преступления красотки Инны с её подельником Игнатом. Всё в точку, только по ходу дела ч выяснил детали: насчёт угонщика Лексуса Марата, связанного напрямую с Игнатом и кокаинисткой Инной…

– А давай, дорогой Пётр, взглянем на уголовное дело Инны, Игната и Марата не с земных позиций, с какой-нибудь кочки, с которой и ничего, в сущности, и не видно толком. Как не видят или не хотят видеть связи преступников следователи и прокуратура. Помнишь, ещё с первого визита тебя и Нины к психиатру Владимиру Прокофьевичу, мы с ним предупреждали о сложностях доказательства преступления, вывода преступников на чистую воду. К этому надо было быть готовым и тогда… да и сейчас тоже… Давай поглядим на всё с высоты разумной Вселенной…

– Давайте, я согласен, – весело отозвался Пётр, хотя в его голосе прорывались нотки запальчивости и раздражения. – Иногда воешь от собственного бессилия, например, тогда, когда я ничего не могу сделать для других, особенно для близких и дорогих мне людей, той же Нины, её матери Нины Николаевны…

– Да, такое бывает с человеком, когда он не высоко оценивает свои потенциальные возможности, свои душевные силы, способные исцелить всё вокруг. – Спокойно сказал Владимир Глебович. – Довести всё до гармонии, внешней и внутренней душевной гармонии…

– Загадками говорите о гармонии душевной, профессор, не спокойно мне и зябко от прошлых потрясений, не сколько за себя страшно, сколько за Нину, мою будущую жену, за её дочку, которою я хочу удочерить, за наших общих, пока не рождённых детей… Знаете, почему? – Он вспыхнул и вдруг прорычал с яростью раненого несправедливостью бойца. – Потому что в мире бешенных денег ходят и кичатся своей безнаказанностью такие богатенькие Инночки, Игнатушки, Маратики, которым всё можно, которых не привлечь, ни осудить… Кокаинистка в размахе своего творческого таланта над всеми нами насмехается – вне подозрения преступницы, неподсудна она, как будто и не под Богом она, совестливая дьяволица ходит…

– Всё же совестливая, с душой? – спросил Глебыч.

– Совестливая сволочь, родителям Бориса жизнь безбедную устроила после похорон сына. Нине хотела дать приданое на нашу свадьбу…

– Только вы с Ниной предпочли свадьбу бесприданницы, насколько мне известно от брата…

– Конечно, иначе кирдык, до смерти не отмажешься?

– Неужели вам, Пётр, так охота, просто невмоготу хочется поймать и осудить преступницу Инну с её подельниками. – Спросил тихо Александр Николаевич.

– Не знаю, как на духу скажу не знаю… Только страшно за Нину… Да и на душе не спокойно… Так давайте посмотрим на это дело свысока, с точки зрения разумной Вселенной – неужели вопросы социальной справедливости, просто божьей справедливости ей чужды?..

– Тогда приготовься, Пётр выслушать лекцию, нет, точнее мысли вслух о разумной Вселенной, её связи с человеческой душой грешной…

Глебыч тяжело вздохнул и заговорил просто и незатейливо, не зная в полной мере, насколько надо посвящать аспиранта юрфака в тайны мыслящей разумной Вселенной, но искренне веря, что с этим неприхотливым знанием он способен обрести душевный покой и веру в жизнь для будущих схваток за любовь и справедливость в подлунном мире.

Начал издалека… Возьмём за предположение, которое многим приходило на ум в земном бытии, когда вызревал в мозгу дерзкий мысленный вопрос: а что, если развитый интеллект – да и само мыслящее сознание – является базовой природной сущностью Вселенной? Для этого материалисту или идеалисту-спиритуалисту, надо ввести дополнение о природе сознания Вселенной: быть ему не просто побочным продуктом материи, не эволюционной случайностью, а самой основой выстраданной реальности и даже ирреальности бытия. И ведь нет в этом абсурдном высказывании абсурдности или литературной образности, поражающей воображение, просто дано принятие Сознания мыслящей разумной Вселенной настоящим откровением. Легко и не хлопотно с невысокой земной кочки думать о далёкой звёздной Вселенной как об огромной, неживой и бездушной совокупности в пространстве материи и энергии, управляемыми холодными и жёсткими законами физики