Черное солнце - Джеймс Твайнинг Страница 3

— Тут у нас была выставка детских рисунков из Терезина. Это был транзитный лагерь неподалеку отсюда. Там содержались целые семьи перед отправкой на восток, — негромко пояснил ребе. — Понимаете, войне ведь свойственна некая душераздирающая невинность, если смотреть на нее глазами детей.

Чувствуя, что не найдет адекватного ответа, Том переступил с ноги на ногу и промолчал. Ребе заговорил с печальной улыбкой:

— Конечно, мы преодолеем это, как преодолели нечто гораздо худшее. Пойдемте, я хотел вам кое-что показать.

Он направился к стоявшей у дальней стены позолоченной раме размером примерно фут на два. Рама была пуста, за ней виднелась белая штукатурка. Том подошел к багету.

— Вырезали, — промолвил он, проводя пальцем по кромке холста.

— Вот почему я попросил вас приехать, — возбужденно кивнул ребе, — если они хотели просто уничтожить ее, они не стали бы этого делать. Как думаете, могли они ее забрать с собой?

— Маловероятно, — нахмурившись, ответил Том. — Люди, которые все это сотворили, не похожи на ценителей искусства.

— Тем более когда картина написана таким художником, — нехотя согласился ребе.

— Каким художником?

— Это один малоизвестный еврейский художник. Он дорог нам, потому что жил когда-то здесь, в Праге, до того, как его убили нацисты. Его звали Карел Биляк.

— Биляк? — Том заинтересованно глянул на ребе.

— Вы его знаете? — изумился тот.

— Мне знакома эта фамилия, — произнес Том, напряженно пытаясь припомнить, при каких обстоятельствах он ее слышал.

— Не могу поверить, — покачал головой ребе, — я считал, о нем вообще никто не слышал.

— Почти никто. У вас есть фотография картины?

— Да, — с готовностью закивал ребе, — сделана несколько лет назад для страховой компании. Тогда мне сказали, что она не представляет ценности.

— Так оно и есть, — подтвердил Том, с интересом рассматривая фотографию. На ней было не очень хорошо сохранившееся полотно, изображавшее синагогу. Он положил снимок в карман. — Небесталанный любитель, ничего больше. — Он замолчал, в комнату вошли чешские полицейские и принялись озираться по сторонам.

— И что вы думаете?

— Можем мы найти место, где нам не помешают?

— А что?

Том показал глазами на полицейских.

— Ах да, — приуныл ребе, — что ж, пойдемте со мной.

Он повел Тома вниз по лестнице, они пересекли зал и приблизились к массивной деревянной двери. Ребе отпер ее, и они вошли в крошечный садик, со всех сторон окруженный стенами. Земля в нем напоминала застывшие волны, с неожиданными подъемами и выемками, усеянными какими-то черными предметами. Несколько деревьев тянулись к окошечку серого неба, ветерок слегка покачивал их голые ветви, и они царапали глухую стену, словно костлявые пальцы.

— Что это за место? — почему-то шепотом спросил Том.

— Старое еврейское кладбище, — ответил ребе.

Только тут Том осознал, что разбросанные повсюду темные предметы — это могильные камни разных форм и размеров, они стояли покосившись или лежали плашмя. Их будто сбросили сюда с гигантской высоты, словно семена, и они сгрудились так тесно, что земля, мокрая и грязная после того, как сошел весенний морозец, едва проступала между ними. Тому казалось, что если толкнуть одну плиту, все прочие опрокинутся, словно костяшки громадного домино.

— На протяжении нескольких веков это было единственное место, где нам дозволялось хоронить усопших. Так что каждый раз, как оно заполнялось, у нас не оставалось иного выхода, кроме того, чтобы положить еще один слой земли и начать все сначала. Говорят, здесь одиннадцать слоев.

Том присел перед ближайшим надгробьем. На плите была нацарапана свастика. Он взглянул на ребе; тот пожал плечами.

— Война вроде бы давно закончилась, но для некоторых из нас борьба продолжается, — промолвил ребе, покачивая головой. — А сейчас, мистер Кирк, расскажите мне все. Что вам известно про Карела Биляка?

Глава 3

Национальный музей криптологии, Форт-Мид, Мэриленд

2 января, 02.26

Это была его маленькая игра; она помогала ему скоротать время. Подходя к каждому экспонату, он мысленно проговаривал информацию, написанную на табличке, желая проверить, много ли помнит. По прошествии двадцати лет он, как и следовало ожидать, помнил почти все.

Первым был комплект флажков Майера, набор сигналок, использовавшийся во время Гражданской войны и на заре создания войск связи. В ящичках лежали самые настоящие флажки, потрепанные в боях, покрытые пятнами полуторавековой давности.

Довольный, он двинулся дальше, при каждом шаге каучуковые подошвы мерно поскрипывали, словно отсчитывающий время метроном; в свете пригашенных ламп сияли отполированные до блеска носки ботинок.

Скрип. Скрип. Скрип.

Эл Тревис работал сторожем в музее криптологии со времени его открытия. Ему нравилось здесь. Он наконец нашел место, где он был частью чего-то особенного, чего-то значительного. Ведь теперь он, условно говоря, работал на Агентство национальной безопасности, а многие ли могут этим похвастаться? Он работал на учреждение, задачей которого было защищать информационные системы дядюшки Сэма и взламывать системы и коды плохих парней. Да, не зря все-таки у них в этом управлении пунктик на борьбе с терроризмом.

Скрип. Скрип. Скрип.

Он подошел к следующему экспонату — шифрблоку. Не одну сотню лет набор вращающихся деревянных дисков использовался европейскими правителями для шифровки секретных сообщений и был предназначен для работы с текстами, написанными на французском языке. Карточка подсказала ему, что французский оставался языком международной дипломатии вплоть до конца Первой мировой войны.

Шифрблок уютно расположился в прозрачном ящике, блестело отполированное старательными пальцами дерево. Он постоял перед ним и, перечтя карточку, еще раз убедился, что это старейшее подобное устройство в мире.

Скрип. Скрип. Скрип.

А дальше был его любимый экспонат — самый большой, как он любил говаривать, — шифровальная машина «Энигма». В музее их несколько, и Тревис, проходя мимо, не упускал случая задержаться и окинуть их оценивающим взглядом. Он никак не мог поверить, что «взлом» этой штуковины, похожей на пишущую машинку-переростка, поляками, а потом и англичанами мог принести Антанте победу в Первой мировой войне. Но это было написано на карточке, а раз так, кто станет спорить?

Внезапный шум заставил Тревиса остановиться. Он вгляделся в поджидавший впереди полумрак.

— Кто здесь? — позвал он, гадая, не забрел ли на его территорию кто-то из ночных сторожей.

Ответа не было. Вместо этого незаметно для него с потолка прямо над тем местом, где стоял он, стала опускаться сложенная петлей проволока, поблескивавшая, словно серебристый нимб. И когда Тревис собрался двинуться дальше, проволока опустилась ему на шею, затянулась и подняла его на добрых три фута над землей.

Руки Тревиса вздернулись к горлу, пальцы царапнули проволоку, он издал нечеловеческий булькающий звук. Из тени