Охота за наследством Роузвудов - Рид Маккензи Страница 3

Исчезающие чернила – это старый трюк бабушки, она всегда использует его, когда пишет записки. До того как появилась электронная почта, она именно так и вела тайную переписку и заключала сделки. Теперь она пускает этот способ в ход только тогда, когда оставляет мне в разных местах дома дурацкие записки вроде «Этот последний эклер специально для тебя» или «Ну что, будешь вечером есть пиццу и смотреть телешоу “Проект Подиум”?». На бумаге при этом всегда красуется маленькое темное пятнышко – оно означает, что здесь были использованы специальные чернила. Они проявляются тогда, когда бумага намокает, и на сей раз ее намочила моя слюна.

Мне следовало сразу догадаться, что текст написан не на фольге – ведь это было бы слишком просто.

«Моя милая Лилилав[2], – написано в записке, – приходи на наше место в восемь».

Я смотрю на часы над мойкой. Без двух минут восемь. Я чуть не опоздала.

На заднем дворе вечеринка проходит так же шумно, как и в самом доме – я убеждаюсь в этом, когда выхожу из него. А может, даже более оживленно, потому что молодежь тусуется именно здесь. Я спускаюсь по великолепной каменной лестнице, ведущей к патио, и прохожу мимо бассейна, направляясь к месту встречи с бабушкой. В бирюзовой воде собрался почти весь мой класс. Моя кузина Дэйзи стоит босиком на трамплине для прыжков в воду, балансируя на самом краю. Мы с ней родились с разницей всего в три месяца и могли бы быть близнецами, поскольку у нас обеих светлая кожа и темно-рыжие волосы, передающиеся среди Роузвудов из поколения в поколение. Но на этом наше сходство заканчивается, так как у нее карие глаза и субтильная фигурка, которые она унаследовала от матери, а у меня такие же, как у бабушки, серо-зеленые глаза и фигура с женственными округлостями.

Мы с ней отличаемся друг от друга не только внешне. Я пользуюсь в городе бо́льшим уважением, поскольку в нашем поколении Роузвудов родилась первой, а королевство Дэйзи – это наша старшая школа. Среди наших одноклассников она пользуется огромной популярностью, к тому же она звезда «ТикТока» с почти полумиллионом подписчиков.

Она вскидывает руки, короткое облегающее серебристое платье опасно задирается, и из воды слышатся одобрительные возгласы и аплодисменты. Кто-то протягивает ей бокал с шампанским. Половина содержимого льется на голову бабушкиного садовника, когда она пытается использовать бокал как микрофон.

– Прелее-естная Кэролайн! – фальшиво голосит она.

– БАМ! БАМ! БАМ! – вопят остальные.

– Ничего себе, – бормочу я, спеша прочь. Если бы на месте Дэйзи была я, репортеры «Роузвуд кроникл» сожрали бы меня заживо.

Меня пронзает зависть. В отличие от меня, Дэйзи нет нужды беспокоиться о том, чтобы всегда и со всеми быть безупречной – ни с бабушкой, ни с жителями города. Наверное, здорово не испытывать на себе постоянное давление и всегда быть окруженной друзьями, готовыми сделать для тебя все что угодно.

Музыка и смех затихают, когда я огибаю дом. Все деревья и кусты вокруг тщательно подстрижены и ухожены, везде, на каждой пяди земли, растут розы – ярко-красные цветы на фоне белоснежных кирпичных стен, возвышающихся на три этажа. Их аромат чудесен, и на несколько мгновений я останавливаюсь, чтобы насладиться им и выкинуть из головы завистливые мысли. Закат окрашивает небо золотом, на него надвигаются полосы темно-синего цвета. Сейчас я наконец одна, чего мне хотелось весь этот вечер.

Молчание нарушает бархатный голос, тембр которого так хорошо мне знаком:

– Классная вечеринка, верно?

Глава 2

– Как всегда, – отвечаю я бабушке, пройдя через фигурную калитку из кованого железа, увитую жимолостью, и оказавшись в моем самом любимом месте в мире.

Этот садик, в котором растет все, кроме роз, так тесен, что в нем могло бы поместиться самое большее десять человек. Его окружают высокие белые каменные стены, в середине стоит мраморная статуя святого Антония в человеческий рост, так что это место можно назвать чем-то вроде тайного убежища посреди обширного сада. Здесь множество цветов: лилии, маргаритки, нарциссы, пионы. Распускаются бутоны гортензий, стены оплетает плющ. Левый угол занимает магнолия, а в правом цветет вишня.

На поверхности задней стены вырезана карта Роузвуда. На ней показаны все знаменательные места в городе – наш особняк рядом с южной оконечностью, музей на юго-западе, церковь Святой Терезы в центре, гавань на юго-востоке. В левом нижнем углу видна даже старая фабрика, которую никогда не изображают на современных картах, поскольку она находится на краю города. Она закрылась, когда мне было семь лет, но я до сих пор помню, как стояла на антресолях, глядя, как работницы шьют пальто вручную, вспоминаю, как по кончикам пальцев скользили мягкие и гибкие искусственная кожа и мех.

Бабушка ждет рядом со статуей святого Антония, как всегда статная и величавая, с такими же темно-рыжими кудрями, как у меня, только в ее волосах видна проседь и сзади их скрепляет черепаховая заколка. Ее зеленые глаза ласково блестят, когда она протягивает мне тарелку с мясными закусками и сырами.

– Попробуй салями. Это моя любимая закуска.

Я беру ломтик колбасы и демонстративно осматриваю его со всех сторон, на случай если в нем что-то спрятано.

– С тобой нужно быть осторожной, – задумчиво бормочу я, взяв салями и кусочек гауды. – Кстати, спасибо за записку, но очарования ей поубавил тот факт, что она чуть не порезала мне язык.

– Мне надо держать тебя в тонусе, Лилилав. – Услышав это прозвище, я искренне улыбаюсь – впервые за сегодняшний вечер. Она накрывает ладонью одну из лилий, проводит морщинистым пальцем по ее лепестку. – Они прекрасны, не правда ли? Лео хорошо заботится о моих садах. И еще лучше играет в шахматы.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Иногда симпатия бабушки к садовнику слегка зашкаливает. Лео ДиВинченци – отличный хоккеист, король вечеринок и правая рука Дэйзи. А еще у меня с ним есть общий скелет в шкафу, запрятанный так глубоко, что лучше не пытаться вытащить его на свет божий.

– Вообще-то он здесь не за тем, чтобы играть с тобой в шахматы, он получает жалованье за уход за садом.

– С ним очень приятно общаться. Ты его уже видела?

– Когда я видела его в последний раз, он находился в бассейне, пьяный, и моя дорогая кузина лила на его голову шампанское. Возможно, теперь он уже утонул. Какая жалость.

Бабушка смеется, но затем закашливается. Она хлопает себя по груди.

– О, вот бы снова стать молодой. Надеюсь, ты хорошо проводишь этот вечер.

– Ну да… Нормально, – отвечаю я.

Сегодняшний вечер с самого начала невозможно было провести хорошо. Год назад на такой же вечеринке в честь дня рождения бабушки отец кружил меня в вальсе по гостиной, а мама смеялась. Тогда я понятия не имела, какое ужасное лето меня ждет. Не подозревала, что все изменится.

Хотя нет, не все. Бабушка осталась такой же, взяла маму и меня к себе в особняк, после того как отец умер и вскрылась ужасная правда. Он вогнал в долги половину жителей нашего городка – и себя самого – из-за того, что его бизнес по финансовому консалтингу обанкротился. Большой дом, в котором я выросла, был продан для выплаты долгов, так что нам с мамой ничего не оставалось, кроме как принять предложение бабушки. Большая часть наших вещей была также конфискована: роскошная яхта отца, дизайнерские сумочки мамы. Но маме уже было все равно. Его смерть в июле сломила ее, и к августу она исчезла, как будто ее никогда и не было. С тех пор о ней не было ни слуху ни духу.

Бабушка прочищает горло. Хотя держится она отлично, первая вечеринка Роузвудов без отца, должно быть, и ей дается нелегко.

– Будешь завтра утром есть со мной оладьи в патио?

Это наша традиция. До того как переехала сюда, я всегда ночевала в особняке после вечеринок, так что наутро мы могли полакомиться воздушными оладьями с сиропом, одновременно просматривая новые фасоны пальто для «Роузвуд инкорпорейтед». Сердце саднит оттого, что даже при таких обстоятельствах бабушка пытается сохранить хоть какой-то уровень нормальности.