Человек, который хотел понять все - Бенилов Евгений Страница 26

– Припадочный! Оборвыш! А ну, мурла заткнуть, сволочи! Дрон заснул.

Теоретические занятия Франц ненавидел всеми фибрами души.

Во-первых, они отнимали единственный выходной – воскресенье. Во-вторых, во время теоретических заключенных заставляли запоминать кучу всякой ерунды. А в-третьих – и это раздражало больше всего – во время занятий приходилось делать вид, что ты согласен со всей той чушью, которую несли педагоги. Просто не спорить было недостаточно: Устав Заключенного требовал наличия в глазах «выражения согласия», причем трактовка этого термина оставлялась на усмотрение преподавателей. В результате приходилось либо действительно соглашаться (что и вправду отражается в глазах), либо быть первоклассным лицедеем. В крайнем случае сходило выражение тупого непонимания (чем и пробавлялось большинство заключенных), однако сконструировать его у себя на лице у Франца не получалось. Так или иначе, он отсидел в карцере в общей сложности пять суток, прежде чем сумел довести выражение своего согласия до требуемого уровня.

Теоретические занятия занимали почти все воскресенье – с 8-и утра до 8-и вечера – с часовым перерывом на обед; до обеда с ними занимались педагоги, после обеда заключенные готовили домашнее задание. Из шести дообеденных часов четыре отводились на философские науки (теорию исправления ошибок, теорию исправления заключенных, теорию благодарности и теорию необходимости охраны), а оставшиеся два – на технические дисциплины (географию сельскохозяйственных угодий Второго Яруса и горизонтальную структуру Второго Яруса). Философские предметы считались непрерывно развивающимися, а потому изучались непрерывно – из года в год, из месяца в месяц, каждое воскресенье. На практике, однако, непрерывное развитие сводилось к постоянному изменению формулировок, что делало последние исключительно трудными для запоминания. Так, уже при Франце в определении целей благодарности слово «доблестная» было заменено на «бдительная» («...заключенный благодарен бдительной охране за чувство надежной защищенности...»), из-за чего половина их камеры побывала в карцере.

Что же касается технических курсов, то они чередовались. В прошлый семестр, например, их Потоку читали вертикальную структуру Второго Яруса и социальный состав заключенных (Франц застал лишь самый конец занятий, а потому от экзаменов был освобожден). Как и в философских дисциплинах, материал в технических курсах был бредовым, но были и отличия. К примеру, увидев в учебнике по социальному составу таблицу с процентным распределением заключенных по профессиям, Франц машинально сложил все числа и получил... 146%. Удивившись, он стал проверять другие таблицы, и ни в одной не получил требуемых 100%! Поначалу никакой закономерности он проследить не мог, ибо числа получались хаотические, иногда больше ста, иногда меньше – до тех пор, пока он не наткнулся на таблицу с гендерным распределением заключенных:

Процентный состав мужчин — 100%

Процентный состав женщин — 25%

Из таблицы следовало, что процент мужчин зачем-то умножен на 2, а процент женщин разделен на 2. Франц проверил свою догадку на других таблицах и убедился в ее правильности: все числа были увеличены или уменьшены вдвое.

Зачем запутывались статистические данные, Франц не понимал – равно как и цели систематических искажений географических сведений о сельскохозяйственных угодьях Второго Яруса. Сравнивая свои собственные наблюдения во время полевых работ с картами из учебника, он установил, что картофельное поле на карте всегда означает грибное поле в реальности, яблоневые сады соответствуют плантациям дурьяна и так далее. Более того, в некоторые карты были зачем-то внесены нелинейные искажения масштаба!

– А я вам говорю, Староста, что розовый у него нос, а не белый. Рано еще укол делать, пусть так пока полежит.

– Так ведь БЛЕДНО-розовый, господин Доктор, а? Проверьте еще раз, пожалуйста, ведь больше часа никому покоя нету.

– Ничего поделать не могу, Староста. Как окончательно побелеет, позовите меня еще раз.

Педагогов в их Потоке было пятеро: четыре «философа» и «технарь», читавший все технические дисциплины.

1) Теорию исправления ошибок преподавал тощий мужчина лет пятидесяти с простоватой физиономией и жидкой шевелюрой неопределенного цвета (или же он был лысым?... Франц забывал его лицо, стоило лишь отвести глаза в сторону). Правая рука этого педагога висела, парализованная, у пояса: локоть согнут, мизинец и большой палец страдальчески оттопырены. Говорил он медленно, с расстановкой, вставляя самодельные пословицы («Рыба гниет с головы, а камера со старосты» и тому подобное). Он обладал лишь одним положительным качеством – фантастической глупостью, делавшей его не таким опасным.

2) О преподавателе теории необходимости охраны говорили, что он бывший военный: это был высокий, еще не старый блондин с короткими курчавыми волосами, четкими движениями и зычным голосом. Помимо склонности к солдатскому юмору и крепким выражениям, он отличался страстной любовью к горячительным напиткам. Алкоголь, однако, не сказывался на координации его движений, проявляясь лишь в блеске глаз и бессмысленных рассуждениях на общие темы. В редкие трезвые дни этот педагог бывал не в духе и обильно рассыпал наказания вне всякого соответствия с прегрешениями виновников. Заключенные поговаривали, что его скоро уберут за пьянство и несерьезное отношение к служебным обязанностям.

3) Преподаватель теории исправления заключенных перешел на педагогическую работу совсем недавно и постоянно хвастался, что ранее работал ученым-исследователем. Это был дородный дедушка лет шестидесяти с глупым лунообразным лицом; белый мундир висел на нем, как мешок. Все без исключения вопросы из любого раздела учебника он сводил к «роли молчаливого обдумывания ошибок в глобальной теории исправления» – что, видимо, являлось предметом его былых исследований. По сравнению с остальными преподавателями он был добродушен и не отправлял никого в карцер по пустякам.

4) Лично для Франца преподаватель теории благодарности был хуже всех; да и сам его предмет –