Черный часослов - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури Страница 24

видел, – поверьте, я не преувеличиваю. Его красота кажется почти сверхъестественной. Рукопись выполнена золотыми и серебряными чернилами. Это восхитительный экземпляр, но у него есть своя черная легенда. Герцог заказал его на свадьбу своей младшей сестры, Елизаветы, однако сам Сфорца был убит в результате заговора, – как говорили, это произошло после того, как черная книга была доставлена к нему во дворец. Елизавету тоже ждала ужасная судьба: она вышла замуж в тринадцать лет за маркиза Монферратского, на тридцать лет старше ее – это было несчастливое замужество, и она умерла в шестнадцать лет от послеродовой лихорадки.

Я стиснул зубы, борясь с собственными воспоминаниями. Моя мама – или та, кого я считал своей мамой, – умерла после рождения Германа. К моей старой, хорошо знакомой боли прибавилась теперь новая – муки неведения: была ли Марта Гомес моей матерью, и если да, то действительно ли она умерла тогда, сорок лет назад?

– И где этот «Черный часослов» сейчас?

– В Вене. Он хранится без переплета, под листами акрилового стекла. Как видите, его местонахождение прекрасно известно и он должным образом каталогизирован.

– Должным образом каталогизирован? Это важно?

– Вы не представляете, сколько библиографических сокровищ таится в великих библиотеках мира – многие из них лежат где-то, безвестные, затерянные в их фондах, хранилищах и подвалах. Например, экземпляры из переданных в дар частных коллекций или из церквей и монастырей, чье имущество – в том числе и чрезвычайно ценные книги – были конфискованы государством в девятнадцатом веке при проведении дезамортизации Мендисабалем. Многие крупные учреждения, такие как Национальная библиотека или Эскориал, казалось бы, имеют полностью каталогизированные фонды, однако следует понимать, что они насчитывают десятки и сотни тысяч экземпляров, и происхождение многих из них неизвестно. Очередной директор, вступая в свою должность, сталкивается с таким положением вещей и продолжает работу как ни в чем не бывало, поскольку тщательная каталогизация не является приоритетом; важнее всего новые приобретения и сохранение наиболее ценных экземпляров. И вполне возможно, что, например, издание принцепс…

– Что, простите?

– Принцепс, первое издание, – пояснил мне Гаспар. – Так вот, я хотел сказать, что может случиться – и действительно случалось, – что первое издание «Поэтики» Аристотеля оказывается ошибочно каталогизированным больше века назад, и буквенно-цифровой код, указанный на его корешке, классифицирует книгу как обычный учебник ораторского искусства какого-то малозначительного автора. Таким образом, книга хранится в хороших условиях, в целости и сохранности – где-нибудь совсем рядом, скажем в Национальной библиотеке, – но на самом деле она, по сути, как первое средневековое издание «Поэтики» Аристотеля оказывается потерянной для всего мира библиофилов. С мифическими черными часословами произошло то же самое. В прежние времена ходила легенда, что их было семь. Всего семь, но сейчас достоверно известно лишь о двух. Второй – «Черный часослов» Марии Кастильской – находится в Нью-Йорке. Это тоже восхитительный экземпляр – возможно, даже еще более великолепный, чем книга Сфорца.

– Так что же все-таки с «Черным часословом» Констанции Наваррской?

– В настоящее время его местонахождение неизвестно, но я могу рассказать вам любопытную историю, которая, думаю, также заинтересует вас своим происхождением, инспектор Кракен.

– Не сомневаюсь, – подбодрил я своего собеседника.

– Последним известным владельцем этого часослова был влиятельный библиофил, живший в середине прошлого века. Он хвалился, что обладает этой книгой, хотя никогда никому ее не показывал. Не знаю, известно ли вам, что библиофилы бывают двух типов: одни – скрытные, предпочитающие держать свои сокровища в тайне от всех, и вторые – любители потешить свое тщеславие, выставляя все напоказ. Интересно, что Касто Оливьер принадлежал к скрытному типу. Это был суровый, сдержанный и замкнутый человек, поэтому меня всегда крайне удивляло, что он мог хвастаться именно таким экземпляром, как «Черный часослов» Констанции Наваррской.

– Касто Оливьер? – повторил я. – Еще до того как игральные карты Витории приобрели мировую известность под своим нынешним названием, он был владельцем карточной фабрики. Я это знаю, потому что сейчас в моем городе проходит выставка Музея игральных карт, и там я прочитал его историю.

– Именно так. Потом в его жизни наступили черные дни, и его огромная библиотека прекратила свое существование. Книжные антиквары и коллекционеры, аукционные дома и библиотеки – все они могли лишь догадываться, кто стал новым владельцем коллекции. Некоторые полагают, что она была распродана постепенно, по частям – в ней насчитывалось около двадцати тысяч экземпляров. Я тоже придерживаюсь этой точки зрения, потому что букинистический рынок не обрушился, когда все это произошло. И также осталось загадкой, кто купил «Черный часослов» Констанции Наваррской, если он действительно существовал и принадлежал Касто Оливьеру. Однако, поскольку никаких известий о его продаже не появилось, большинство пришло к выводу, что никакого черного часослова в этой коллекции никогда не было.

– А почему букинистический рынок мог обрушиться? – с некоторым недоумением спросил я.

– Потому что одномоментное поступление в продажу двадцати тысяч экземпляров непременно приведет к резкому падению цен. Мир коллекционирования книг зиждется на их редкости: сокровище должно существовать в единственном экземпляре или их может быть ограниченное количество; также интерес вызывает редкость тематики или нечто чрезвычайно уникальное, чудом избежавшее уничтожения, как, например, произведения Сервета или французские порнографические издания восемнадцатого века. Могу рассказать крайне показательную историю – пойдемте, покажу вам одну любопытную книгу…

Я последовал за Гаспаром обратно в его лавку и ждал, пока он поговорит по дороге с покупателями и с хозяйкой соседнего киоска, присматривавшей за его владениями во время нашего с ним разговора. Гаспар долго рассыпался перед ней в любезностях и благодарностях, после чего наконец пригласил меня пройти в узкое пространство, остававшееся свободным внутри магазинчика. Книжные лавки на Куэста-де-Мойано представляли собой домики размером примерно три на два метра, и почти всю эту площадь занимал широкий прилавок, на котором были разложены книги, заманивавшие покупателей своими обложками. Оказавшись вслед за Гаспаром в узком проходе внутри киоска, я отметил, что наиболее ценные экземпляры хранились подальше от любителей чужого – на высоком стеллаже в самом дальнем от входа углу. Именно оттуда он достал книгу в мягкой обложке и с пожелтевшими страницами. «Библиоман Булар» – гласило название.

– Расскажите мне вкратце, пожалуйста. Как я вам уже говорил, у меня мало времени, – напомнил я своему собеседнику, полистав немного книгу и не сумев сделать какие-либо заключения.

Гаспар надел свои очки-половинки и принялся рассказывать как по писаному:

– Антуан-Мари-Анри Булар, родившийся в тысяча семьсот пятьдесят четвертом году и умерший в тысяча восемьсот двадцать пятом, был парижским нотариусом и фанатичным коллекционером, безудержным собирателем книг – сегодня мы назвали бы его человеком с болезненной зависимостью, не