Смерть в пионерском галстуке - Екатерина Анатольевна Горбунова Страница 23

Но в подобное тоже верить не очень-то хотелось. Подло же. А главное, не совсем понятно, зачем Силантьевой это понадобилось – подставлять, наговаривать. Ну что ей Соня такого сделала? Она же с Валей лишний раз даже не общалась и вообще старалась не связываться, хотя та не упускала случая ее зацепить. Как тогда, придумав нелепую дневниковую запись и нарочно упомянув букву «Д» или предложив умыться волшебной водичкой.

– Сонь! – нагнало ее.

Опять этот Рыжий! Ему-то что надо? Вот же привязался.

Правда, он и заступился, ни секунды не раздумывая, когда Демид ринулся обыскивать ее рюкзак.

Вот этого она тоже никак не ожидала и даже слов не находила, чтобы точно определить, что она почувствовала. Нет, не то, что ее предали, а то, что она сама… ну в лучшем случае наивная дурочка, а в худшем – полная, невероятная, непередаваемая ДУРИЩА. Потому что Демид относился к ней даже не как просто к знакомой девочке, а все равно что к абсолютно ничего не значащей детали пейзажа, к пустому месту.

– Сонь! – прозвучало уже совсем близко.

Да что ж ему надо?

Она остановилась, развернулась резко, бросила зло:

– Чего тебе?

Рыжий не обиделся и не рассердился, дернул плечом, произнес негромко, но спокойно и твердо:

– Я знаю, что это не ты.

Зато Соня по-прежнему злилась, никак не могла взять себя в руки и успокоиться. Еще и он со своим сочувствием, от которого легче не становилось, а наоборот, глаза только сильней щипало. Вот и не получалось говорить нормально, а только огрызаться и кричать.

– Откуда?

– Просто знаю, – заявил Рыжий все так же убежденно и твердо. – Ты бы так никогда не сделала. – И неожиданно предложил: – Хочешь, я Кошку найду и с ней поговорю?

Соня даже вскинулась удивленно:

– Зачем?

– Ты же переживаешь, что она думает на тебя, – пояснил он.

Ну наверное, ну переживала, ну может. Только сама не осознавала, пока Рыжий не сказал. Но разве это важнее и значимей подставы Силантьевой, предательства Демида? Ну что ей какая-то задавака Кошкина?

Соня так и ответила:

– Да с чего ты взял? Мне плевать. На всех плевать.

А Кошка пусть и дальше носится с этим дурацким дневником. Если он ей дороже людей.

Яна и носилась. Точнее, уже сидела в той самой беседке недалеко от игровой площадки, сжимая в руках обгоревшую тетрадь. И думала.

Может, и правда сжечь дневник ко всем чертям? Как Настя хотела. Или забросить куда подальше, чтобы больше никто не нашел? Потому что реально одни неприятности от него.

Кошкиной даже стыдно было, что бросалась на людей, как больная. И все из-за подобной фигни. Еще и выговаривала Вале, что та ведет себя как истеричка. А сама-то? И скорее всего, именно Силантьева стянула из рюкзака дневник, но только чтобы подсунуть его Соне.

Вот же дурында. Неужели действительно считала, что никто не догадается, что все поверят. Но, похоже, поверил только один. И то потому, что полный идиот.

Яна повертела в руках тетрадь, вздохнула, в очередной раз прикидывая, что с ней делать. На самом деле выкинуть? Или все-таки дочитать?

Непрочитанного не так уж и много осталось, и жутко интересно – правда в дневнике написана или чистая выдумка? А может, и то и другое сразу. Как-то уж слишком много совпадений: и мертвая чайка, и то, что нормальный лагерь почему-то закрыли, и предупреждения бывшего директора, даже его слова про психопата. Явно же и здесь говорилось о чем-то подобном.

Кошкина опять вздохнула, закусила губу, потом разложила тетрадь на коленях, открыла, отыскала нужную страницу.

«16 июня

Из второго отряда тоже сбежал вожатый. Или всё же пропал? Тот самый Сергей, который очень экодеревней интересовался. Уехал на выходной и не вернулся, и на звонки не отвечал. Старшуха возмущалась, типа чего от детей ждать, если сами вожатые так себя ведут. А я даже не знаю. Он, конечно, всегда был немного странный, но в остальном вполне ничего. Так во втором отряде считали. Всегда своих поддерживал и прикрывал, если надо. А еще вечером в тот день, когда была экскурсия, он к нашей Ксюше приходил, просил у нее мобильник. Он все-таки считал, что в деревне была та самая Жанна, просто почему-то не призналась. И сказал, он в любом случае выяснит, что происходит. Но если она его номер заблочила, он и решил позвонить с незнакомого телефона, с Ксюшиного. Тогда Жанна наверняка ответит. Но она не ответила.

Зато на другой день Ксюше с Жанниного номера позвонила какая-то тетка. Ксюша с ней разговаривать не стала, слишком занята была, и попросила меня отнести телефон Сергею. У второго отряда корпус же рядом с нашим. И сказать, чтобы он сам вернул, когда поговорит. Я отнесла и передала.

Вообще-то интересно было, о чем они там болтали, но я подслушивать не стала. Тем более Сергей сразу в вожатскую ушел. А телефон принес только где-то через час и при этом еще страннее выглядел. Рассеянный какой-то. Ксюша спрашивала, что с ним, но он не отвечал, только отмахивался. А рано утром уехал. И правда не вернулся. Ни на следующий день, ни через два дня. Совсем как та Жанна».

Глава 13

Двенадцать лет назад

Сергею она понравилась с первого взгляда, с первой встречи, с первого дня в школе вожатых. Даже тем, что добросовестно относилась к любым заданиям, словно примерная школьница. Но после занятий Жанна сразу исчезала, как Золушка, боявшаяся задержаться даже на минуту, начисто лишая его шанса подойти, заговорить – не об учебе, а о своем личном – и уж тем более напроситься в провожатые. Даже когда они все в последний день, получив сертификаты, собрались в кафешку это отметить, она не пошла.

Зато Сергей нечаянно увидел, как Жанна садилась в дорогую иномарку с каким-то очень серьезным и солидным мужчиной в водительском кресле. Отчего стало горько и неприятно, хотя повода вроде и не было. Их же пока ничего не связывало.

После кафешки они отправились гулять, решив по полной использовать последний день вольной жизни. Как пугали бывалые, для вожатого в лагере просто не существовало понятия «свободное время», его не хватало даже на насущные нужды вроде поесть и поспать.

Наконец-то вернувшись домой, Сергей, особо не заморачиваясь на сборы, просто покидал в большую дорожную сумку вещи и на автобус явился одним из первых. Но не первым. Потому что всех