Красота красная - Аранца Портабалес Страница 19

Он беспокоился о своей пациентке. Лия представлялась ему странной. Когда ее собирались перевести в дом отдыха, она переживала исключительно об освещении. Освещение. И что тут скажешь? Эта женщина смотрела на мир другими глазами. Она смотрела на мир, думая о том, как его изобразить. Шла по жизни, не погружаясь в нее. А потому случившееся с ее племянницей оказалось для нее чересчур. Требовалось заставить ее говорить. Она нуждалась в том, чтобы рассказать о своих чувствах, когда обнаружила мертвую девушку в море крови. Изображение. В этом-то и проблема. Лия терпеть не могла переходить из двухмерного мира в трехмерный.

Завтра Коннор планировал принять инспектора Абада. А потом, после обеда, сопроводить Лию в «Родейру». Он собирался в Кангас, повидаться с матерью, а потому мысленно сделал пометку позвонить ей и отложить встречу.

Коннор бегал почти час, прежде чем направиться к дому. Ему нравилось жить в центре города, хотя иногда он скучал по морю. Не по тому, которое в Кангасе. По тому, что у Дун-Лэаре. И не только по морю: по суете на Джордж-стрит, поездкам на «Дарте» в Дублин, вечерам у О'Нила. И он скучал по Эллисон. Иногда, просыпаясь ночью, он протягивал руку в надежде ощутить ее рыжие волосы, которые разметались по подушке. Или ее обнаженное тело между простынями. Она всегда спала обнаженной.

Отбросив эту мысль, Коннор вошел в ванную. Принял чуть теплый, почти холодный душ. Перед его мысленным взором всплыл образ Эллисон, которая, подобно Венере Боттичелли, выходит из воды. Ее рыжие вьющиеся волосы, прилипшие к лицу. Ее ледяные серые глаза. Ее бесконечные ноги. Белоснежные. Почти призрачно бледные. Ее пылающий лобок. Упругие маленькие груди. Казалось, вся она здесь, под водой, и, как раньше, шепчет его имя: «Коннор, Коннор, Коннор…» Он снова потряс головой, пытаясь выбросить ее из головы.

Выйдя из душа, он быстро вытерся. Глядя в зеркало, взъерошил волосы рукой. Он очень давно не смотрел на свое отражение. Фигурой он мало походил на отца. Честно признаться, от ирландцев ему досталось только имя. Оно и зеленые глаза Бреннанов. Все остальное он унаследовал от родни из Кангаса. Когда Эллисон была беременна, они делали ставки на то, будет ли девочка галисийкой или ирландкой. Эта мысль причинила боль. И ее Коннор тоже отбросил. Надев джинсы и белую футболку, он направился на кухню за пивом. Затем уселся на диван и взял в руки мобильный.

– Привет, мам!

– Привет, сынок. Ты приедешь завтра к обеду или позже?

– Я не смогу приехать, дела на работе.

– После обеда? Мне казалось, пятница – единственный день, когда у тебя остается свободное время.

– Мама, лучше, если ты узнаешь это от меня. Я занимаюсь лечением Лии Сомосы.

– Той тети, которая убила девочку?

– Ничего подобного, мама! Или, по крайней мере, ничего определенного. Для меня она не более чем пациентка. На данный момент она лежит в больнице. Больше ничего не могу тебе рассказать.

– Как же ты напоминаешь мне своего отца! Такой же упрямый! Так когда ты приедешь? Или хочешь, чтобы мы сами поехали в Сантьяго? Можем перекусить в выходные.

– Нет, я сам появлюсь в субботу или воскресенье.

– Сынок…

– Что?

– Мне звонила Элли.

Коннор почувствовал себя так, словно пропустил удар в живот.

– И как она?

– Все хорошо. Расскажу тебе, когда приедешь.

– Я выдержу, мама. Я знаю, что она встречается с парнем из Монкстауна, футбольным тренером. Очень приятный парень, он даже бросил мне заявку в друзья на Фейсбуке. Что случилось? Они женятся?

– Коннор, не защищайся.

– Я психиатр, не надо подвергать меня психоанализу. Я не собираюсь защищаться. Очевидно, это могло произойти.

– Она беременна.

Мысли, которые Коннор гнал от себя весь день, вновь вернулись. Иногда такое случалось. Бывали дни, когда он не вспоминал об Элли. Некоторые дни он едва ощущал. Свидания, которые следовали одно за другим. Один за другим пациенты. Дни сменялись ночами, ночи – днями. Неделя, месяц… пролетали, а он практически о ней не вспоминал. Но бывало и по-другому. Дни, когда он даже душ не мог принять, не думая об ощущении ее влажной кожи. Всякий раз, когда это случалось, Коннор чувствовал себя так, словно он – герой видеоигр, в которые играл в детстве. Тех самых, где ты едешь по дороге и должен уворачиваться от встречных машин. В такие дни присутствие Эллисон ощущалось повсюду. И Коннор уже научился отбрасывать ее образ, воспоминания о ней, о ее аромате.

А теперь – всего два слова, и все образы и воспоминания об Эллисон, отброшенные за прошедшие три года, гигантской волной нахлынули на него. Когда-то она сказала ему: «Я беременна, Коннор». Тогда она была беременна от него. Девочкой с рыжими волосами и зелеными глазами, которую она называла Мэри, а он – Марухой.

– Коннор.

– Все нормально, мам. Буду в субботу.

Коннор повесил трубку, не дав матери времени на ответ. Схватил пиво и швырнул его об стену. Звон бьющегося стекла немного утешил его. А после он пожалел, что так сильно рыдал три года назад. Настолько, что больше не мог сомкнуть веки, ослабить этот проклятый ком в горле и снова заплакать.

Красная смерть

Ана вышла из такси перед полицейским участком. Войдя внутрь, убедилась, что Санти еще не приехал. Кроме двух дежурных офицеров, там никого не было. А она вдруг осознала, что ничего не ела и не пила после второго кофе в доме Уго, приятеля Ксианы.

Пока ждала Санти, она пролистала сделанные на мобильный телефон фотографии. Воспользовалась возможностью позвонить матери. Та повела ребенка в общественный бассейн Лос Тилос. Ребенок. Ане следовало бы перестать называть его так. Сын уже почти одного с ней роста, и это притом, что Ана не такая уж низкая. Через пару месяцев он пойдет в шестой класс, а в следующем году – в среднюю школу. Пока Мартиньо оставался довольно серьезным ребенком. Конечно, когда не забывал обо всем и не начинал сводить ее с ума, выпрашивая мобильник и поездку в Мадрид на «Сантьяго Бернабеу»[14]. Ана уже приобрела билеты на поезд до Пон-дель-Пилар, хотя ему об этом и не сказала – хотела сделать сыну сюрприз.

Отец в жизни ее ребенка отсутствовал, и в нем не нуждались. Тони работал в автомастерской в Кало, у него были