Черное солнце - Джеймс Твайнинг Страница 18

— Мисс Вайссман, я инспектор Тернбул. Я из полиции. — Тернбул показал ей значок. Том заметил, что это был уже не тот, что он показывал им вчера. Ну конечно, у него, наверное, целый ящик стола забит такими, и он выбирает в зависимости от ситуации. — Это по поводу вашего отца.

— Ах вот оно что… — Она, казалось, удивилась. — Но я уже разговаривала с…

— А это мои коллеги, мистер Кирк и мистер Коннолли, — не дал ей договорить Тернбул. — Мы можем войти?

Поколебавшись, она отступила в сторону:

— Да, конечно.

В доме пахло свежим лаком и лимонным средством для мытья полов. Темные квадраты на стенах выдавали места, где еще недавно висели картины. Это позволяло понять, как могла бы выглядеть комната, не будь сорока лет неблагоприятного влияния лондонской погоды.

Она провела их в комнату, которая, как догадался Том, некогда была гостиной. Здесь стояли диван и два кресла в просторных белых чехлах и несколько перевязанных бечевой картонных коробок в дальнем левом углу. Если не считать этого, комната была пуста, с медного карниза свисали пустые кольца, шторы были убраны.

— Прошу прошения за беспорядок, — она сняла с мебели чехлы и пригласила их сесть, — но я собираюсь вернуться в Бат. У меня там бизнес, знаете ли. Осталось разобраться с налогами и с юридической процедурой, и я сразу же уеду. Мне сказали, что тело мне выдадут не ранее чем через несколько недель. — Она метнула в Тернбула укоризненный взгляд.

— С этим всегда выходит такая волокита, — мягко проговорил он, усаживаясь рядом с ней на диван, в то время как Том и Арчи заняли кресла. — Я понимаю, как вам, должно быть, трудно. Но приходится как-то сообразовывать интересы семьи с необходимостью найти ответственного за это преступление.

— Да-да, конечно. — Она закивала и с усилием сглотнула.

Один лишь Том, чье детство прошло в деревне, где не принято скрывать проявления чувств, мог оценить ее чисто английскую борьбу, целью которой было обуздать свое горе, не утратив при посторонних контроль над собой и присущую ей светскость. Лишь на секунду ему показалось, что она не выдержит и разрыдается, но она определенно была очень гордой женщиной, и мгновение прошло. Когда она подняла глаза, в них светился вызов.

— Так о чем вы хотели со мной поговорить?

Тернбул сделал глубокий вдох.

— Ваш отец никогда не рассказывал о времени, проведенном в Польше? В Аушвице?

Она покачала головой:

— Нет. Я много раз заговаривала с ним на эту тему, хотела узнать, как ему там жилось. Но он отвечал, что это слишком тяжело, что он запер эти воспоминания в самый дальний чулан и никогда больше в них не заглянет. В каком-то смысле это и так сказало мне все, что я хотела знать.

— А его татуировка? Номер заключенного. Он вам когда-нибудь его показывал?

Она снова покачала головой.

— Я, разумеется, видела ее иногда, но он, судя по всему, стеснялся этой татуировки, носил рубашки с длинным рукавом. Я знаю, что многие из тех, кто побывал в концлагере, гордятся такими татуировками как знаком перенесенных ими страданий, но мой отец никогда так себя не вел. Он был очень закрытым человеком. Он потерял там всю свою семью. Думаю, он просто хотел обо всем забыть.

— Понимаю, — кивнул Тернбул, — а он… был религиозен?

— Нет. Его пытались вернуть в лоно еврейской общины, но у него не было времени на Бога. Война уничтожила его веру в силу добра. Мою тоже, по правде сказать.

— А политика? Ею он увлекался? Скажем, борьбой за права евреев.

— Нет-нет, совсем нет. Единственное, что его интересовало, — это птицы и железные дороги.

Наступила короткая пауза, потом Тернбул заговорил снова:

— Мисс Вайссман, вам будет нелегко услышать то, что я собираюсь сказать.

— Что же?

Тернбул заколебался — впервые Том и Арчи видели, как он утратил всегдашнюю самоуверенность.

— Мы нашли руку вашего отца. — Он слегка кивнул в сторону Тома.

— Вот как. — Ее лицо выразило облегчение, словно она ожидала услышать нечто куда более болезненное. — Что ж, это, наверное, хорошо, да?

— Да. Вот только татуировка, которую ему сделали в концлагере, она… исчезла.

— Исчезла? — Лицо Елены Вайссман выражало шок.

— Ее уничтожили.

— О Господи! — В ужасе она прикрыла рот рукой, и Том заметил, что ногти ее под красным лаком были обкусанные и потрескавшиеся.

— Однако проведенный анализ соскоба и депигментации глубоких слоев кожи, — торопливо продолжал Тернбул, словно нагромождение терминов могло ослабить удар, который он готовился нанести, — дал возможность нашим судмедэкспертам установить, как же все-таки выглядела эта татуировка.

Он помолчал. Елена Вайссман посмотрела на него, потом на Тома и Арчи, потом снова повернулась к Тернбулу:

— И что же?

— Может, вы знакомы с системой кодировки, которая применялась в Аушвице? — Она молча покачала головой. Тернбул грустно улыбнулся. — Вот и я тоже не был знаком — до сегодняшнего утра. Похоже, Аушвиц был единственным концентрационным лагерем, где была четкая система татуировки заключенных. Во многом это было обусловлено его размерами. Система нумерации включала «простые» группы, где применялись обычные номера, и группы AU, Z, ЕН, А и В, где применялись номера плюс комбинации букв. Буквы указывали на принадлежность заключенного к определенной этнической группе. AU, например, относилось к советским военнопленным, для которых изначально и строился Аушвиц, Z означало цыгане, по-немецки Zigeuner. Заключенные евреи обычно метились обычными цифровыми номерами, но также нередко и знаком треугольника, пока в мае 1944-го не были введены буквенные обозначения А и В.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — В голосе ее послышались истерические нотки, и Том понял, что она вот-вот сломается.

— Дело в том, что номер на руке вашего отца никоим образом не подпадал под систему нумерации Аушвица.

— Что? — Даже косметика не могла скрыть, как побелело ее лицо.

— Это был десятизначный номер, не содержащий буквенных либо геометрических символов. Номера заключенных Аушвица никогда не доходили до десяти знаков. — Он помолчал. — Видите ли, мисс Вайссман, может статься, что ваш отец в действительности никогда не был в концентрационном лагере.

Глава 20

15.16

Они сидели в неловком молчании; закрыв лицо руками, она раскачивалась из стороны в сторону, плечи ее вздрагивали. Том осторожно дотронулся до ее руки:

— Мисс Вайссман, мне очень жаль…

— Все в порядке, — невнятно проговорила она, все еще пряча лицо в ладонях, — я в общем-то не удивлена…

— Что вы хотите этим сказать? — подался вперед Тернбул.

Она опустила руки, и они увидели, что лицо ее