Сын Йемена - Ирина Владимировна Дегтярева Страница 17

Страну начало штормить, всплыли и застарелые обиды, оставшиеся с войны между севером и югом. Впрыскивались, как стрихнин, и новые силы, парализующие власти.

К тому времени Муниф, не столь подверженный пропаганде, газетной и телевизионной, имеющий определенный иммунитет, все же стал задумываться, кому и зачем нужно было раскачивать эту лодку, пусть местами латаную, но еще вполне надежную, какой был Йемен. По всему выходило, что такие действия могли предприниматься только извне, чтобы с помощью созданного хаоса успеть выхватить из-под рук йеменцев, то философски жующих кат, то с налитыми кровью глазами идущими брат на брата, нефть и газ и манипулировать, дирижировать какофонией противостоящих племен и партий.

Единственное, что утешало во всей этой сумятице — Джазим сделал так, что Мунифа не посылали воевать со своими. Он отсиживался в штабе на канцелярской работе и в качестве порученца.

Свержение Салеха было лишь символом. Словно свержение хоть какой власти, хоть когда-нибудь сулило кому-то процветание сразу же после победы над «тираном». После подобного свержения на самом деле все только начинается, и это «все» — голод, гражданская война, сумятица, без надежды, вернее, без особой надежды, что придет некто сильный, способный навести порядок, имеющий подробный и надежный план, а главное, тот, кто знает обстановку в стране, сам вышел из недр этой страны и уж если не голодал со всеми, не делил последнюю лепешку, то воевал плечом к плечу со своим народом, от души помогал нуждающимся, вникал в разные судьбы, порой слишком горестные и требующие срочной помощи. Сложность выбора такого человека заключалась еще и в том, что он непременно будет представителем одного из многочисленных племен Йемена, приверженцем одного из течений ислама, а стало быть, не сможет быть угоден и приятен всем сразу. Поэтому ситуация непременно только усугубится.

В глубине души Муниф, конечно же, ратовал за своих, за северян, за хуситов, за шиитов-зейдитов, но с обидой на них же понимал, что ему не быть с ними ни при каких раскладах. Очень вероятно, что его вынудят все-таки воевать против своих, когда пружина гражданского противостояния сожмется до предела. А она сжималась с каждым днем все туже. И тревожнее становилось.

Генерал чутко замечал малейшие изменения, политические и на полях боевых действий, вспыхивающих то в одной части страны, то в другой, и ожидал занять место пошатнувшегося Салеха. К тому же они сводные братья, определенная преемственность прослеживается. Ему обещали, что он займет место Салеха, после того как президент уйдет.

Но Салех видел своим преемником собственного сына — Ахмеда. Потому генерал и пошел против него, перейдя на сторону оппозиции в марте 2011 года.

К тому времени, как достоверно знал Муниф, генерал очень активно участвовал в торговле оружием, причем, посылая своих военных на борьбу с хуситами, продавал им же, хуситам, оружие, тесно взаимодействуя с братом мэра Саады — таким же пройдохой и торговцем оружием.

Когда Муниф в начале 2011 года стал участником подавления антиправительственных выступлений, он все больше задумывался о том, что Салех не так уж плох для страны. Муниф к тому времени мог способен полноценно анализировать ситуацию, опираясь на полученные в училище знания, слушая разговоры в курилке и в доме Джазима, в его компании высших офицеров Йемена. Он понимал, что в стране зарождался робкий экономический рост при Салехе.

Но тут налетел шквалистый ветер «арабской весны», уже прошедшейся кровавым колесом по другим арабским странам. И в каждой из этих стран западные дирижеры давили на одни и те же болевые точки, чтобы взбунтовать людей: вы нищие, из-за ваших тиранов-правителей ваши дети будут влачить такое же жалкое существование, они не могут получать полноценное образование, поскольку коррупция и семейственность во власти. И это во многом было правдой, вот только свержение действующих президентов, как единственный выход из застоя и нищеты, открывало ворота, за которыми бушевал Огонь, о котором упомянуто в Коране. На смену обычной нищете пришли голод и война, беженцы, сотни и тысячи, обездоленные люди, казни и банды наподобие «Аль-Каиды», а затем ИГИЛ.

Пробный камень — Ирак, но там другое дело. В Ираке схема цветной революции в ее классическом исполнении и не смогла бы сработать. Саддама Хусейна в стране не только боялись, но и уважали. Здравоохранение, образование — все находилось в великолепном состоянии. Не удалось бы подбить иракцев выходить на улицы, в том числе и из-за пресловутого курдского вопроса. Тогда вдруг в руках Колина Пауэла, как в руках престидижитатора, и возникла таинственная пробирка. Еще стеснялись американцы, им нужен был прецедент. Позднее они легко побороли смущение и, если им требовался какой-то формальный повод для оправдания перед своими налогоплательщиками (которые с трудом отличают Оман от Йемена, а Ирак от Ирана и всех выходцев со Среднего Востока называют «чертовыми арабами»), им вешали лапшу на уши о борьбе с мировым терроризмом, который непременно возглавляют арабы, так же, как за любой мафиозной бандой стоят русские.

Не только Мохсен перешел на сторону оппозиции, но и еще три генерала, и множество офицеров, в том числе, естественно, и Джазим, и, конечно же, сам Муниф, хотя он не испытывал горячего желания это делать — пугала вероятность быть расстрелянным своими же бывшими однокашниками по училищу, оставшимися верными присяге. Утешало одно: генерал всегда точно знал, что делает, потому и стал генералом и оставался все эти годы в привилегированном положении, к тому же будучи родственником высокопоставленного Салеха. Он хорошо знал всю эту кухню и многократно пробовал на ней самые разные диковинные экзотические блюда наподобие заговоров, предательства, лжи и тому подобного бланманже.

Уже через несколько дней после перехода на сторону оппозиции Муниф и правда был вынужден выйти на улицу, чтобы охранять мятежников, которых считал бездельниками и идиотами, особенно тех, кто не брал деньги за участие в протестах, в этих диких пятницах — джума ат-тасамах[19], джума ар-рахиль[20]… Изобретательности технологов арабских революций не было предела. Все началось с йаум аль-гадаб[21]. Эти названия бесили Мунифа, поражая, как кто-либо мог всерьез воспринимать такую нарочитую показушность и в названиях, и в целях демонстраций. Внешне все было вроде правильно, все их требования, но они ровным счетом ничего не давали обычным йеменцам из отдаленных от центральных мухафаз районов, тем же хуситам. Демагогия и популизм, которые не улучшали повседневную жизнь — хлебом не накормят и одежду не купят, пусть хоть традиционную футу[22]. Джинсы все же