Не бойся Жнеца - Стивен Грэм Джонс Страница 14

Можно ли в данном случае говорить о привходящей причине? Далее, утверждала защита, Дженнифер в каноэ просто сидела – на исходе был второй год разбирательства, – и стоит ли при таком раскладе вспоминать о ее плохих отношениях с отцом? Фактически на нее напал человек, уже убивший много людей, с которыми она выросла, да и сама она едва избежала той же участи – благодаря провидению, поместившему каноэ туда, и, конечно, собственным инстинктам.

Ее душевное состояние было пересмотрено: она просто хотела спастись, а не отомстить или воздать должное – ничего личного, – а на снимках, выуженных из соцсетей и сделанных в Пруфроке в канун праздника, вылившегося в «Бойню в День независимости», видно: это же мачете держит Мэйсон Роджерс, одноклассник Дженнифер Дэниэлс, еще одна жертва той ночи.

Все уже считали, что защита на этом успокоится, но тут в зал судебных заседаний в коляске вкатился еще один свидетель.

Отставной шериф Энгус Харди.

Из его показаний следовало, что во время «Бойни» был момент, когда он стрелял в убийцу. Четыре попадания. В грудь. Во время допроса, когда ему предъявили результаты вскрытия каждой жертвы (за исключением Открывашки Дэниэлса), возник вопрос: почему ни у одного из убитых нет пулевых ранений? Но Харди твердо стоял на своем: он проработал в полиции сорок один год и точно знает, что стрелял в существо, одетое как Озерная Ведьма Стейси Грейвс, а Дженнифер Дэниэлс была в этот момент в поле его зрения, то есть стрелял он не в нее.

На рисунках, сделанных в то время, когда Харди давал показания, Дженнифер Дэниэлс плачет – первый раз за весь процесс.

И публика проявила к ней сочувствие.

Равно как и суд присяжных.

Месяц спустя, в День святого Валентина, Дженнифер Дэниэлс признали невиновной в убийстве Открывашки Дэниэлса и сразу освободили.

Но тут же арестовали снова, на сей раз федеральные власти.

Ее обвинили в ущербе, нанесенном будке управления дамбой Глен: та считалась государственной собственностью, и, соответственно, за ее намеренное уничтожение Дженнифер должна отвечать по всей строгости.

Шел февраль 2019 года.

Во вторую неделю декабря государственные защитники Дженнифер договорились о ее условно-досрочном освобождении на следующих условиях: если в следующие полгода она не будет уничтожать собственность округа, штата и государства, с нее снимут обвинения, связанные с дамбой Глен: по некоторым сведениям, пожар в Терра-Нове был потушен благодаря ее усилиям. Соответственно, ущерб мог быть выше. Если она все-таки уничтожит собственность штата, ей придется отбывать полный срок в три года – и никаких поблажек.

После этого шерифа Пруфрока Аллена 10 декабря вызвали в Бойсе забрать Дженнифер Дэниэлс, потому что ее мама оказалась недоступна, а других родственников у Джейд не было и нет.

Но если вам интересно, позвольте мне вернуться к этой знаменитой фотографии на кладбище: я знаю, что разрешение на спецпроект вы мне дали именно из-за нее. Кроме оранжевого комбинезона и кандалов, на Дженнифер Дэниэлс были еще очки-консервы и черная шапочка – в знак траура. Все заключенные, как мы знаем, одеты одинаково, и есть смысл предположить, что целью этой «маскировки» было желание остаться неузнанной, так как на то время все считали: в «Бойне в День независимости» и убийствах на яхте в Терра-Нове виновата исключительно Дженнифер.

Но где она взяла эти бледно-желтые очки-консервы, которые, равно как и шапочка, не могли скрыть ее очевидные черты индианки? Наверное, их дал сопровождающий, в машине у которого была эта неприметная шапочка. Такими очками пользуются на стрельбище, где часто бывают федеральные приставы.

Вот только смысл не просто в очках. Когда показывали это фото, у меня были свои трудности, иначе я объяснила бы суду, что очки нужны Дженнифер Дэниэлс вовсе не для того, чтобы за ними спрятаться. Она носила их как дань чьей-то памяти.

Речь идет о гвоздях, которые, как она утверждала, были в спине Грейда Полсона.

И они там были, мистер Армитедж.

Я это знаю, потому что весь заплыв в холодной воде от Терра-Новы до Пруфрока, от яхты к «Челюстям», когда мои зубы так стучали, что три из них надломились, а губы и кончики пальцев посинели, я держалась за один из этих гвоздей в его спине, будто они были там специально, чтобы меня не унесло в другую сторону.

Двадцать пять тысяч долларов – очень скромное вознаграждение за то, что сделал этот разнорабочий.

Фактически он спас мне жизнь.

Пятница, тринадцатое

В семнадцать лет все было куда проще.

Тогда ей хватало подводки для глаз и помады.

Господи, вот были денечки!

Лета наклоняется к зеркалу заднего вида, проводит кисточкой для растушевки вдоль линии челюсти, хочет подобрать нужную смесь, но никак не получается.

Ничего страшного, успокаивает она себя, оглядывая отражение то с одной, то с другой стороны, чтобы проверить изгибы и шрамы. Только не жаловаться. Да, ее восстановленная челюсть на восемьдесят процентов из синтетики. И даже четыре года спустя она не может есть твердую пищу.

Но смузи – это хорошо. Шейки достаточно питательны.

И какая альтернатива всем этим операциям, таблеткам? Ее нет; во всех других случаях тело пластику отторгнет.

«У тебя не все так плохо», – говорит она себе.

В десятитысячный раз.

Могло быть хуже, верно?

Чтобы не возвращаться к той ночи в воде, попасть в ее засасывающий водоворот, Лета делает то, что ей внушил психотерапевт: мысленно садится на стул. Стул простой, деревянный, с прямой спинкой; он стоит в неприметной комнате, и, если Лета сидит на нем, сложив руки на коленях, она может выбрать, какие мысли, воспоминания, надежды, страхи направить на стены вокруг. Под правой ногой – педаль старомодной швейной машинки, которая и запускает либо отключает эту картинку, этот голос; от педали идет кабель, броский, ясный и заметный: чтобы представить место во всей его реальности, осознать его головой и сердцем, надо сосредоточиться на мельчайших деталях. Как говорит терапевт, жить в выдуманных местах ты не можешь – только в настоящих, в чью подлинность ты веришь.

Лета согласно кивает: это место с ней.

Правой ногой она нажимает на педаль, и на экран перед ней выплывает отец: его лицо обдувается ветром, очки от солнца подняты на лоб, хотя все озеро в невероятно ярких бликах. Он учит Лету вести яхту, которая у них когда-то была, – «Умиак». Интересно, что с ней сталось?

– Отметайте все второстепенное, – напоминает она себе голосом своего терапевта.

Конечно, ведь перед ней – отец.

Лета не включает звук, просто смотрит, как он искоса поглядывает