Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков Страница 23

но, конечно, поделился с попечительским советом: куда именно уходят лекарства? Пропадала ли посылаемая помощь в домах и погребах функционеров и их прожорливых родственников, попадала ли на полки коммерческих киосков их шестерок – что было, конечно, злом, но злом известным, понятным и, как процент «стеклянного боя», неизбежным, – или правду писали-таки российские газеты, что шли их антисептики не беженцам в Ингушетии, а в соседние чеченские и грузинские горы, прямиком к боевикам, зализывающим там раны? К повстанцам – так советовали называть этих увешанных оружием бородачей бойкие ребята с телевидения.

Картье было все равно, как называть бородачей. Он не испытывал симпатии ни к ним, ни к российским федералам. Даже, сказать точнее, он одинаково ненавидел их. Более того, Гаспар не раз ловил себя на мысли, что и самих беженцев, самих пострадавших, тех, кому опалила крылья эта война, он… ну, не любил, что ли. Сперва эта крамола пугала Картье, а потом он понял, что, наверное, помогать, как следует помогать, только так и можно – если ты сух, рационален и превыше всего ставишь доверенное тебе дело. Ты не милосердие, ты лишь его проводник. Важно, чтобы собранные на частные пожертвования деньги попадали к беженцам и только к беженцам! В этом смысл его одинокой жизни. И еще в том, что стареющему зануде Гаспару Картье верили, под его имя давали деньги, и это доверие было ему дороже и денег, и почестей – да что там почестей, – и любви, и, наверное, самой жизни. А значит, господ из попечительского совета, тех, кто еще не разлетелся по всему субтропическому теплому свету в летние отпуска, надо было как следует растолкать и убедить, что необходимо выяснить, куда все-таки попадают ящики с тавром «Хьюман Сенчури». Не в воздухе же они растворяются!

Первый запрос Картье написал еще в самолете по пути из Москвы в Женеву. А уже на следующий день, поутру, не дожидаясь приглашения, появился в офисе адвокатской конторы «Хартманн унд Зонн» у заместителя председателя правления Пьера Хартманна, который всегда казался Картье более деятельным и тонкокожим, чем «свадебный генерал» фонда Денис Боу.

Россия и Европа

Россия – покатое, поистине удивительное царство. «Сядь на собственные ягодицы – и катись». Тот, кто клянется ей в любви, вредит ей пуще других. Тот, кто проклинает ее как неопрятную, но въедливую, подглядывающую да подслушивающую тещу, оказывается ее спасителем. Тот, кто ее грабит, то ли набивая ее драгоценными каменьями свой бездонный карман, то ли воруя втихаря и без особой нужды, так, по бедности, по привычке или из любопытства – что, мол, дальше с ней будет? – тот потом защищает ее от ворогов своей грудью. А тот, кто как сын защищал ее, не жалея живота, получает от нее, матери, пинка под зад да и отправляется с досады воровать. И все это варится в общем огромном котле, пьет вчерную, умудряется производить на свет красных девиц-девах и хитроватых смышленых парней, поминать царя-батюшку да Иосифа Сталина и жить в ожидании то ли большой беды, то ли большой победы, что, впрочем, в народном сознании давно слилось, спеклось воедино и открывается, словно известная избушка, то передом, то задом, смотря по тому, какое волшебное слово произнести. Победы с неумолимой привычной простотой оборачиваются поражениями, а поражения обещают когда-нибудь отлиться какой-нибудь немыслимой херней всем нашим врагам… И все по-прежнему хотят мира, даже уже и не готовясь к войне. Поистине удивительное по мудрости легкомыслие.

Не то Европа. Европа побед не ждет и умом знает, что ей нечего уже бояться поражений. Она опытна и самостоятельна, как умна и самостоятельна зрелая женщина, успевшая выйти замуж за состоятельного, хоть и грубоватого, господина. Она знает толк в семейных ссорах, капризничает по выходным, не переходит разумных границ и иногда, со скуки, подумывает о лихом любовнике. Русском, турке, марокканце. Ах, смелые мечты… Она знает цену политикам и адвокатам, она пуще мужа опасается налоговой службы, она аккуратна и благодетельна, ходит в кирху, верит в свои права человека, сочувствует, в пику супругу, американским индейцам и жителям Квебека, болеет за демократию в Китае – то есть, конечно же, эта дама с континента не лишена своих милых женских причуд. И ненавидит себя за то, что ей некуда деться от мужа, что ею владеет, безраздельно владеет темный злой страх, таящийся за тоненькой простынкой благополучия. И стоит лишь одиночеству прорвать этот белый застиранный лоскут материи – тогда беда, тогда позабудутся и демократия, и Китай, и права человека, и газеты запестрят безнадежным, как старость, словом «война».

1979 год. Афганистан

Спецгруппа геологов[5]

Привезенных с собой раскладушек не хватало, так что кровати забирали из посольства. Работа была нетрудная, но из-за того, что приходилось то и дело нагибаться, разболелась спина. Все же не мальчик уже… Последний прыжок напоминал о себе тупым упрямым грузом, повисшим на позвонках его широкого грудного отдела.

Вообще-то, Курков не раз поражался своему звериному чутью – не было случая, чтоб перед какой-нибудь пакостью у него не рождалось гаденькое, как подгнивший зуб, предчувствие. Вот так и перед злосчастными учениями. Как собрали их под Ферганой, так сразу и полезла в голову дезертирка-мысль: скажись-ка ты хворым, ну скажись… Как назло – что Боря Суворов, что командир отряда Григорий Иванович Барсов только и каркали наперебой: «Ну ты, Алексеич, здоровья набрался. Никак Ирина тебя за особые заслуги на двойное довольствие взяла. Расскажи, чем это ты так отличился?» И все норовили ущипнуть его за бочки, и впрямь появившиеся бог знает откуда за двухнедельную побывку дома. И когда сержант-десантник уверил, что как следует сложил парашют, что раскроется куполок в лучшем виде, как японский зонтик, Куркову все-таки захотелось еще раз проверить этот зонтик, да времени уже не было. Все у них в этот раз делалось в спешке, будто начальство заскучало, будто прямо не терпелось генералам увидеть побыстрее болтающимся в воздухе диверсантника А.А. Куркова, а заодно и других «старичков» из спецподразделения «Зенит». А то, мол, давно не прыгали.

Сволочь сержант! Небось, и в руках не держал японский зонтик. Было бы время, стоило б настучать ему по котелку. Парашют и впрямь раскрылся в лучшем виде, но стропы спутались, так что вместо купола вышел какой-то сдутый воздушный шарик. Для ослика Иа. Лучше бы он вообще не раскрылся – легкий шелковый запасной парашют то и дело затягивало в этот резервуар, и Куркову приходилось