Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин Страница 2

«Допустим, Гитлер будет убит, — размышлял Мюллер. — В этом случае Ламмерс теряет влияние. Борман — нет. Борман — партия. А Гиммлер — полиция, гестапо, Ваффен-СС. Они поладят. Потому что есть вермахт, который имеет свой интерес». От Гитлера устали, его смерть была бы благом для всех. Мюллера занимало одно: что будет после Гитлера? Он, как никто, понимал, что в политике правит тот, кто контролирует аппарат насилия. Именно он — позвоночник любого государства. И значит, идти через голову Гиммлера в данной ситуации было смертельно опасно.

А если покушения не будет? Если удастся его сорвать? Тогда Мюллер будет осыпан наградами — и можно забыть о послевоенной лояльности победителей. Он будет нужен только Гитлеру — покойнику, ведущему рейх в могилу.

Дверь бесшумно открылась, в проеме появился штурмбаннфюрер Шольц, одетый в неброский серый костюм с партийным значком на лацкане. Шольц был одним из немногих людей, кому шеф гестапо доверял практически всецело. Душа технократа — все-таки тоже душа. Несмотря на корректногрубоватое отношение к подчиненным, Мюллер умел быть верным, и Шольц ценил это в нем.

Мюллер жестом указал место за боковым столом и сам уселся напротив.

— Он заговорил, — сказал Шольц.

— М-м?

— Лемке, радист, которого мы взяли. Обошлось без интенсивного допроса. Достаточно было намекнуть. Он сам все понял. И если верить его словам…

— Об этом позже, — оборвал его Мюллер и выложил перед ним письмо. — Взгляни-ка на это.

Он сунул в рот сигарету и, пока Шольц читал текст, сквозь пелену дыма напряженно изучал его лицо, которое ничего, кроме ровного интереса, так и не выразило. Единственным эмоциональным всплеском было задумчивое почесывание носа.

— Что скажешь? — спросил Мюллер, когда Шольц отложил письмо. Тот поднял на него голубые глаза:

— Это же через четыре дня.

— Да. Так что ты скажешь?

— Очевидно, писано кем-то из наших. Бумагу такого цвета можно встретить только у нас.

— Верно. — Мюллер взял с письменного стола конверт и перекинул его Шольцу: — Вот еще.

— Угу, — согласился Шольц, разглядывая штемпель. — Тогда определенно РСХА. — Он вновь всмотрелся в текст и добавил: — Писал мужчина. Вероятнее всего, левой рукой, если, разумеется, он правша. И наоборот.

— Пожалуй. Твои действия?

Шольц помялся и заметил:

— Я думаю, надо доложить рейхсфюреру.

Повисла угрюмая пауза. Мюллер сел боком, навалился локтем на стол и тихо спросил, уставив на Шольца тяжелый, немигающий взгляд, пригвоздивший того к стулу:

— А зачем?

— Но это не обычная кляуза.

— Да, не обычная, — согласился Мюллер. — Но я спрашиваю — зачем? Что это даст?

— Я не понимаю, Генрих.

— А что тут понимать? Рейхсфюрер никогда не стремился вмешиваться в дела заговорщиков настолько, чтобы пресечь эту историю. А если он этого вообще не хочет? Если в его планы не входит им помешать? М-м?.. Думаешь, его обрадует вынужденная необходимость перейти к решительным действиям?

— Но мы ставим себя под удар.

— Мы подставляемся в любом случае. Но не это главное. Мой дед, простой мельник из Цвизеля, говорил: «Пусть лучше взбесится стая, чем вожак». Понимаешь меня? — Мюллер с силой выпустил дым из ноздрей и тяжело засопел, крепко сжав тонкие губы. Затем метнул в портрет Гитлера на стене пронзительный взгляд и продолжил: — Сейчас не тридцать пятый год, Кристиан. Нас бьют. И будут бить до тех пор, пока тут что-то не переменится в сторону здравого смысла. Мой мудрый старик учил меня: «Не лезь в драку вожаков, если не хочешь стать одним из них». Очень скоро по нашим вожакам будут палить картечью. И у меня нет амбиций попасть в их число.

Уловив заминку, Шольц неуверенно спросил:

— Так что же делать?

— Ждать. И наблюдать. — Они посмотрели друг на друга и отвели глаза, как бывает, когда слова проникают вглубь и оставляют впечатление полного взаимопонимания. Вдруг Мюллер улыбнулся, как он умел, одними губами: — Отступим пока. И посмотрим из зала, кто возьмет на себя роль спасителя Германии. Тем более что ждать, если верить этой бумажке, осталось совсем недолго. А полиция, мой дорогой друг, нужна всем и всегда.

«А если это провокация? — вдруг подумал Мюллер и сразу ответил: — Чушь. Покушение сорвется — и я спрошу, хоть бы и у Ламмерса: почему те, кто устроил проверку, не предотвратили его? А в случае удачи — за мою лояльность будут платить все, даже военные». В архиве тайной полиции велись компрометирующие досье практически на каждого из бонз рейха, и они находились под полным и прямым контролем шефа гестапо. Мюллер не стал произносить этого вслух.

— Я понял, — сказал Шольц. — Уверен, что вы выберете лучшую стратегию. А что делать с этим? — Он указал на письмо.

— Возьми себе. — Мюллер встал, ладонью провел по лбу, словно хотел стереть боль в висках. Поднялся и Шольц.

— Бумагу эту надо списать, как будто ее и не было. Конверт пришел пустой, — распорядился Мюллер. — И постарайся выяснить, кто этот доброжелатель. Мне бы очень хотелось пожать его мужественную руку и посмотреть в глаза. Привлеки Земана и Броха. Но только так, чтобы ни тот, ни другой не узнали содержимого письма. Если вычислишь его в ближайшие сорок часов, дам тебе отпуск.

— Спасибо, Генрих. Я сделаю что смогу, без поощрения. Вы же знаете, я не бываю в отпусках.

— Напрасно. Мозгам, штурмбаннфюрер, надо время от времени давать отдых. Даже таким, как твои. Ну, да ладно, обойдемся ужином в «Энгельгарде». — Мюллер умолк. Веки его были воспалены и мелко подрагивали. Потом он сказал: — Найди мне его. Он либо дурак из партийной массовки, либо это осознанный намек на то, что он может сообщить нечто большее. Только поторопись. Как бы не было поздно. У меня к нему назрела пара насущных вопросов.

Они направились к двери.

— Минуту, — вдруг замер на месте Шольц, — у меня мелькнула идея. А что, если подбросить то же самое в почту Кальтенбру… нет, лучше кому-то, кто близок рейхсфюреру?

— Ты имеешь в виду Шелленберга?

— А почему нет? Шелленберга, Вольфа. Только не Брандта, конечно. Оставить печать на конверте, а письмо переадресовать. И посмотреть, какая будет реакция?

— Ну, что ж, подумай об этом, Кристиан. — Мюллер мгновенно оценил преимущества предложенной Шольцем схемы: тот же Шелленберг обязательно доложит Гиммлеру, и можно будет понять, каковы намерения шефа СД, сколь велико его влияние на рейхсфюрера и каким сам рейхсфюрер видит свое будущее. — Только бумага должна быть обычная, нет, лучше школьная, в клеточку. Подумай об этом. Но — быстро. Времени