Человек, рисующий синие круги - Фред Варгас Страница 32

- Сегодня вам попались удачные объявления?

Клеманс с сомнением покачала головой:

- Всегда попадается что-нибудь вроде: «Спокойный мужчина на пенсии, имеющий собственный домик, ищет подругу до пятидесяти пяти лет, которой понравилась бы коллекция гравюр восемнадцатого века», но мне наплевать на гравюры. Или еще: «Пенсионер, бывший коммерсант, хотел бы связать судьбу с привлекательной женщиной, любящей природу и животных», но мне и на природу наплевать. В любом случае, в этом трудно разобраться. Они все пишут одно и то же, и это всегда неправда, а правда такова: «Немолодой, не очень хорошо сохранившийся мужчина, полный, интересующийся только самим собой, ищет молодую женщину для занятий сексом». Так грустно, что люди никогда не пишут правду, из-за этого теряется невероятное количество времени. Вчера я встречалась с троими, все - неудачники из неудачников. Все рушится из-за того, что им не подходит моя внешность. Тут я в тупике. Что можно предпринять, я вас спрашиваю?

- Вы меня спрашиваете? А почему вы хотите выйти замуж любой ценой?

- Этот вопрос я себе даже не задаю. Можно было бы предположить, что несчастная старуха Клеманс не выдержала того, что ее жених испарился, не сказав ни словечка на прощанье. Но это не так. Господи Иисусе, я упустила нужный момент, когда мне было двадцать, я всегда все упускала. Не очень-то я люблю мужчин, скажу я вам. Нет, конечно, они нужны, чтобы как-то устроить жизнь. Я так думаю. У меня сложилось впечатление, что все благополучные женщины так себя и ведут. В общем, я и благополучных женщин тоже не люблю. Они думают, как я: вышла замуж, значит, игра окончена. И теперь можно сделать из своей жизни что-нибудь подходящее. Представьте себе, я даже к мессе хожу. Если бы я не заставляла себя заниматься всем этим, во что бы я превратилась? Я бы стала воровкой, грабительницей, я бы сорила деньгами. А Матильда еще говорит, что я милая. Уж лучше оставаться милой, от этого, по крайней мере, не бывает неприятностей, правда ведь?

- А что Матильда?

- Без нее я до сих пор ждала бы пришествия Мессии на станции «Сансье-Добантон». С Матильдой хорошо. Я сделаю что угодно, лишь бы я ее устраивала.

Адамберг даже не пытался сориентироваться в ее противоречивых заявлениях. Матильда предупреждала, что Клеманс может об одном и том же сначала сказать: «Это белое», - а через час: «Это черное», что она сочиняет историю своей жизни в зависимости от того, какое у нее настроение и кто ее собеседник. Нужно было бы, чтобы кто-нибудь набрался смелости и слушал несколько месяцев подряд, что говорит Клеманс, может, тогда бы хоть что-то прояснилось. Понадобилась бы чертовская смелость.

Тут не обойтись без психиатра, как сказали бы многие. Но даже это уже слишком поздно. Похоже, для Клеманс все было уже слишком поздно, это так, однако Адамберг не чувствовал по этому поводу ни малейшего сожаления. Возможно, Клеманс и считалась милой, вполне возможно, но в ней до такой степени не было ничего трогательного, что Адамберг недоумевал, как у Матильды могло возникнуть желание поселить ее в «Колюшке» и дать ей работу.

Если кто-то и проявлял доброту в исконном значении этого слова, так это Матильда: властная и решительная, она тем не менее всегда была щедрой и великодушной до самопожертвования. У Матильды эти качества проявлялись бурно, у Камиллы - мягко и ненавязчиво. Однако Данглар, судя по всему, думал о Матильде совсем другое.

- У Матильды есть дети?

- Дочь, господин комиссар. Удивительная красавица. Хотите взглянуть на фотографию?

В один миг Клеманс стала светской и предупредительной. Настало время получить то, за чем он пришел, пока она вновь не сменила тон, решил Адамберг.

- Фотографии не надо,- произнес он. - Вы знакомы с ее другом-философом?

- Вы буквально засыпали меня вопросами, мсье. По крайней мере, это не причинит вреда Матильде?

- Никакого вреда, даже наоборот - при условии, что это останется между нами.

Адамберг не очень любил «полицейские хитрости», но что можно еще придумать, чтобы как-то смягчить подобную фразу? Поэтому он заучивал подходящие слова Наизусть, чтобы без запинки произносить их в нужный момент.

- Я видела его дважды, - с важным видом сообщила Клеманс, затягиваясь сигаретой. - Он написал вот это…

Она выплюнула несколько табачных крошек, пошарила в книжном шкафу и протянула Адамбергу объемистый том: Реаль Лувенель, «Субъективные зоны сознания». Реаль - канадское имя. Адамберг помедлил минуту, пытаясь извлечь из памяти хотя бы обрывочные ассоциации, вызываемые этим именем. Ему не удалось вспомнить ничего определенного.

- Он начинал как врач, - уточнила Клеманс, по-прежнему цедя слова сквозь зубы. - Кажется, он страшно умный, как я слышала. Не знаю, будет ли он вам по силам… Я совсем не хочу вас обидеть, но нужно проявить упорство, чтобы понять его. Кажется, Матильде до сих пор это удавалось. Ко всему сказанному могу только добавить, что он живет один с двенадцатью лабрадорами. Наверное, вонь ужасная, Господи Иисусе.

С предупредительностью было покончено. Ненадолго же ее хватило. Теперь она снова вела себя как городская сумасшедшая. Внезапно она спросила:

- Ну а вы как? Человек, рисующий круги,- это интересно? Вы пытаетесь что-нибудь сделать со своей жизнью или поставили на ней крест, как все остальные?

Старуха уже почти доконала его, а это случалось с ним нечасто. Не то чтобы ее вопросы смущали Адамберга, ведь, в сущности, они звучали вполне банально. Однако ему были неприятны и ее блузки, и ее почти не разжимающиеся губы, и руки в перчатках (чтобы не запачкать диапозитивы), и ее бесконечные разглагольствования. Пусть Матильда, добрая душа, выпутывается сама и помогает Клеманс выбраться из дебрей - он больше не желает иметь ничего общего с этой старухой. Он получил нужные сведения, и с него довольно. Он вышел, пятясь и бормоча какие-то любезности, чтобы не огорчить Клеманс.

Адамберг не торопясь отыскал адрес и телефон Реаля Лувенеля. Крайне возбужденный человек пронзительным голосом ответил комиссару, что готов встретиться с ним после полудня.

В доме Реаля Лувенеля действительно воняло псиной. Философ все время носился из стороны в сторону, ему до такой степени трудно было усидеть на стуле, что Адамберг всерьез