Спираль зла - Бернар Миньер Страница 15

бы он ни был, и всегда поддерживать. Увы, по мере того как мальчик рос, он становился все более невыносим для матери, особенно когда ел. И она стала уговаривать мужа убить того, кого она стала называть «Монстром». Но у мужа не поднялась рука его убить, потому что он знал: за уродливой внешностью его мальчик – сама любовь, сама нежность. И всякий раз, как глаза их встречались, отец таял от счастья. И он решил спрятать мальчика в зернохранилище на краю леса и обмануть всех, выкопав могилу и засыпав ее землей. Но мать обо всем догадалась. Слишком трусливая, чтобы убить сына своими руками, она заставила его поверить в то, что его хочет убить отец, а потому ему надо бежать и укрыться в лесу. А сама обещала местным охотникам отличную добычу: настоящее исчадие ада.

Жюдит помнила, как плакала всякий раз, когда Монстр появлялся на экране, со своим таким нежным, таким добрым взглядом. Делакруа блестяще удалось передать всю детскую искренность существа, настолько уродливого на вид. Ей всегда приходилось то и дело вытирать глаза, потому что слезы мешали смотреть. Фильм со скандалом восприняли многие феминистские организации. «Отцовская любовь не может быть сильнее материнской! – кричали они. – Нет, мужчина не может любить так, как любит женщина!»

Делакруа все это забавляло. Он обожал, когда его ненавидят, оскорбляют, презирают. Возникало впечатление, что и ненависть, и презрение он воспринимает как топливо, а соцсети услужливо подкидывают ему это топливо.

– Почему вы перестали снимать? – вдруг спросила Жюдит, сама удивившись своей дерзости. – У вас ведь никогда не было для этого оснований…

Она впервые увидела, что Делакруа заколебался и сразу ушел в себя, плотно закрыв дверь. Исчез.

– Итак, вы хотите написать обо мне диссертацию? – сказал он после длинной паузы, так и не ответив на вопрос. – О моем кинематографе, о моих фильмах, о моих детях… Ну… почему бы и нет? Если кто-то должен об этом написать, то пусть уж это будет студентка факультета кинематографии, полная энтузиазма любительница фильмов ужасов, чем какой-нибудь неловкий, скованный критик, который считает этот жанр жанром второго сорта.

Режиссер задумчиво покачал головой, и Жюдит поняла, что он взвешивает все за и против. И снова задала себе вопрос, удастся ли ей заключить с ним договор о взаимном доверии.

– При одном условии… – сказал Делакруа, упершись в губу кончиком языка. Она заметила, какой у него мягкий рисунок губ, и подумала: «Женский рот». – Я хочу иметь право просматривать все, что вы напишете.

– Об этом не может быть и речи, – быстро ответила она.

«Эй, полегче, Жюд! – зашептал внутренний голос, который всегда ее сдерживал. – Ты уж что-то слишком разошлась, как говорится… Великий Морбюс Делакруа предлагает тебе помощь, а ты посылаешь его к черту? Ну, ты даешь…»

Режиссер удивленно на нее взглянул, потом еле заметно улыбнулся.

– Я предлагаю вам только дать мне возможность прочесть все, что вы напишете, и исправить случайные ошибки. Я не налагаю на вас никаких обязательств. У вас будет право писать все, что сочтете нужным, даю вам слово. Выбирайте: вы соглашаетесь или отказываетесь.

– В таком случае я согласна, – сказала Жюдит и улыбнулась.

Делакруа просто расплылся в ответной улыбке. Он задумчиво разглядывал сквозь огромные мокрые окна горы и темное небо. Казалось, уже наступил вечер, хотя было всего пять тридцать пополудни.

– Уже вечереет. И дорога в долину в такую погоду довольно опасна… В любом случае нам надо многое сказать друг другу, верно? – Он энергично потер руки. – Я предлагаю вам не ехать сегодня в Тулузу, а заночевать здесь. Артемизия покажет вам вашу комнату. Здесь есть бассейн и спортзал в подвале, а в раздевалке имеются купальники. Чувствуйте себя как дома.

Жюдит не верила своим ушам. Может, она ослышалась?

С другой стороны окна облака над горами стали похожи на человеческие лица. Они словно были зрителями, а Делакруа и она по эту сторону окна – актерами фильма.

«Вот так, моя дорогая, ты попала, куда хотела… Это оказалось проще, чем ты думала».

Потому что она действительно добралась сюда не только из желания написать диссертацию. И не только ради того, чтобы познакомиться с величайшим из режиссеров фильмов ужасов, которых знала эта страна. И не потому, что была фанаткой мэтра. Нет. У нее была своя причина сюда приехать. Более эгоистичная, более личная и тайная.

– …никогда не был невинным, – говорил Делакруа.

Жюдит поняла, что отвлеклась на свои мысли и перестала его слушать.

– Простите?

– Кинематограф никогда не был невинным, Жюдит, – повторил режиссер, вставая с места. – Ни один из фильмов.

12

Сервас прекратил поиски в «Гугле» и стал просматривать все, что удалось найти о боди-арте.

Он листал страницу за страницей, и его все сильнее охватывало бесконечное изумление. В какую эпоху он живет? Люди имплантируют себе на лоб рога, гребешки на головы, разрезают надвое языки, чтобы быть похожими на змей… А есть и такие, что вживляют себе в губу рыболовный крючок, а потом велят тащить себя из воды, потому что они рыбы. Или покрывают себя какими-то приспособлениями вроде чудовищных протезов. Нашелся и артист, который служил мессу на латыни, а потом причащал паству облатками, уложенными на кровяную колбасу из его собственной крови. А другой артист просто вскрыл себе вены обыкновенной бритвой. Одна из рекламных статей гласила: «Скандальные, невыносимые, поэтичные или богохульные, подобные перформансы крупных мастеров искусства боди-арт редко кого оставляют равнодушными».

«Вот черт, мне пятьдесят три года, а я уже чувствую себя стариком», – размышлял Мартен. – Разве это нормально?»

Статей на эту тему было так много, что ему понадобилось два часа, чтобы найти ту, что нужно.

Каким телесным трансформациям, связанным с добровольным страданием, подвергал себя Стан дю Вельц? И какое отношение это имело к его смерти? Надо ли усматривать в этом крайнюю форму экспериментов над собой, или он все-таки стал жертвой соседа по клинике, страдающего деменцией? Ясно было одно: убийца тщательно готовился и все рассчитал. Он принес живых пчел, обзавелся транквилизатором, чтобы усыпить дю Вельца и накрепко привязать его к кровати. Все было рассчитано и выверено с преступной и ненормальной точностью. И то, что убийца принадлежал к категории людей весьма организованных, новостью не было.

Сервас вывел на экран фотографии двух мужчин. Резимон, подозреваемый. Блондин. Волосы редкие и тонкие, как папиросная бумага. Светлые, водянистые глаза. Стан дю Вельц. Внешность, на которой взгляду не за что зацепиться. Волосы короткие. Глаза карие. Лицо круглое. Неудивительно, что он хотел стать