Узник концлагеря Дахау - Александр Бабин Страница 29

Остап жадно отпил из банки молока, рукавом утер губы и задорно сказал:

– Ты запевалой будешь или я?!

Иван стегнул вожжами коня и громко запел:

– Ой, при лужку, при лужке, при широком поле, при знакомом табуне конь гулял по воле. – Остап стал ему подпевать.

Подъехали к дому, где познакомились с девушками, из ворот выбежала курносая, за ней Зоя.

– С подружкой все глаза просмотрели, думали, вы нас бросили, – Аня, чуть не плача, скороговоркой проговорила слова.

Иван ее успокоил:

– Мы же русские люди, а русские в беде своих не бросают, как можно. Еще чуть-чуть подождите, доедем до своей хозяйки, тут недалеко, лошадь только вернем. Вот возьмите, это сухое молоко, – и подал ей банку. Остап остальные банки стал перекладывать в кошеву к девушкам.

Зоя сказала:

– Вот такую же банку нам подарил негр, мы боимся ее открывать, еще отравимся.

– В ней порошок, водой его разбавьте, на вкус молоко молоком. Конечно, оно не из-под коровы, но пить можно, – подсказал ей Иван, подумав: а девушки совсем дети, наверно, им обидно, что детство прошло в плену. Повзрослеют, с болью в сердце будут вспоминать о потерянных годах. Ладно, мы, мужики, по своей природе обязаны защищать родину, жен, матерей. А немцев и людьми нельзя назвать – воевали с детьми, содержали их в концлагерях, как зверей в зоопарке. Что взять с убогих фашистов, сказал бы такие слова дед Самойл, старый вояка, он тоже испытал на своей спине немецкого кнута. Жив ли, хотя годы идут, он ведь не молод…

Заехав во двор к фрау Марты, распрягли лошадь, ее напоили. Хозяйка с испуганным лицом наблюдала за ними:

– Я собрала вам в дорогу продукты, берите, что захотите. Стол накрыла, курицу пожарила, шнапса выпейте. Пройдите в дом, простите меня за все, – хозяйка говорила извиняющим голосом.

Фрау Марта своих батраков пригласила в дом первый раз за все время, что они находились у нее в работниках. Иван с Остапом наблюдали за ней и оба понимали: ей сейчас нелегко, на кону жизнь ее ребенка с сестрой-надзирательницей.

– Говорите выпить на посошок, – смело ответил Остап.

Иван сурово на него посмотрел. Фрау Марта поймала недовольный взгляд Ивана, поняла – не позволяет гордость сидеть за одним столом.

– От всего сердца, пожалуйста, покушайте. Вам долго добираться до своего дома, кто вас в пути покормит, – проговорила слова умоляющим голосом, опустив глаза.

Иван, выждав паузу, положил руку на плечо Остапа, с напрягом проговорил:

– Грех не выпить с хозяйкой. За одним выпьем и за мировую, чтоб больше никогда не быть ни у кого в батраках!

Зашли в дом, сели за стол. Налили шнапсу, молча выпили. Покушав, вышли во двор, хозяйка подала бывшим своим батракам мешок с продуктами:

– Простите меня, – в третий раз повторила она одни и те же слова.

– Бог простит, – Иван ответил за двоих грозным тоном, что фрау Марта на глазах из рослой женщины уменьшилась в размере в два раза. Хотел сказать ей еще пару крепких слов, но, видя, что она трясется от страха, не стал, боится за жизнь сына с сестрой. Понимает одно: их слово американцам и – они покойники. – Прощайте, фрау Марта, берегите сына, жизнь ведь у человека одна, – сказал ей такие слова, вложив в них смысл, что война для всех людей приносит только горе. – И первым вышел со двора, Остап следом за ним.

Идя к дому девушек, оба молчали, каждый думал: на этом этапе жизни у них закончился плен. Их ждет новая счастливая жизнь.

Выехали из Дахау, по пути встречались такие же, как и у них, упряжки с узниками концлагеря. Как будто бывшие хозяева сговорились скорее избавиться от своих батраков, как бы они от радости не вздернули их на собственных воротах за все унижения, что им пришлось от них испытать. Говор американских солдат скоро сменился на русский: встретили на пути колонну машин с бойцами Красной армии. Радостные лица победителей, кругом русская речь, объятия с родными по духу, вере людьми. Слезы Ани и Зои, описать все эти чувства словами не сможет ни один писатель. Молодой веселый шофер со щербинкой в зубах предложил узникам бросить упряжку и ехать с ним в Россию, он везет швейные машинки. В кузове места всем хватит. «Студебекер» – это вам не полуторка, аэродром! – сказал он такие слова, наверно, ему курносая понравилась, не спускал с нее глаз.

– Мы согласны, – ответила за всех поглянувшаяся ему Аня, стеснительно пряча глаза.

– А куда вам столько машинок, откроете швейную мастерскую? Возьмите нас к себе в работники, мы все умеем? – посмеялась над ним Зоя.

– Рад вас, девушки, взять, но у меня приказ командира полка доставить груз по назначению. А куда машинки, наверно, обратно вернут туда, откуда немцы их взяли. По дороге поедем, своими глазами увидите, что немцы натворили. Города стоят в руинах, деревни пожгли, как Мамай прошел. А сколько беспризорников на обочине просят кусок хлеба, едешь и слезы на глаза наворачиваются. Вам вижу, тоже не сладко пришлось, вон какие вы худющие. Но ничего, приедете домой поправитесь. Стране пока тяжело, но со временем народ поднимет ее. Такую войну пережили, я с сорок третьего воюю, а кто первые ушли на фронт – единицы остались. По своему полку сужу, командир у нас боевой и фамилия у него маршальская – Суворов.

– Командира твоего зовут не Александр Васильевич, он небольшого роста, коренастый, – почти прокричал Остап.

– Да, это он, полковник Александр Васильевич – Герой Советского Союза, с сорок первого воюют! А что? Золото, а не командир, нас, солдат, не обижает. Сейчас он в госпитале, осколок его зацепил в плечо, но скоро вернется в строй. Мы за ним как за каменной стеной, с простыми солдатами курево делит.

Иван с Остапом слушали шофера, а душа расцветала цветами. Это же их взводный, значит, ему удалось выйти живым из окружения. Остапу натерпелось шоферу рассказать:

– Это и наш командир, мы в сорок первом с ним два танка подбили. Обязательно про нас расскажите, я Шевченко Остап, а это Иван Есин. В том бою мы попали в плен, обоих контузило. Немцы увезли нас в лагерь Дахау. – Остап слезно и радостно проговорил слова. Засучил рукав рубашки и показал свой лагерный номер. – А у Ивана номер счастливый – пять