Убийство в Атлантике - Джон Диксон Карр Страница 8

– Два бренди.

– Двойных бренди, Макси.

– Двойных бренди. Ради бога, сядь в это кресло! Не становись на колени, сядь.

– В чем дело, Макси? Тебе не нравится твоя маленькая Эстель?

– Конечно ты мне нравишься. Но ты же не хочешь спикировать головой на пол и сломать себе шею?

– Мне все равно.

– Чепуха. Где твой спасательный жилет?

– Не знаю. Я его где-то оставила.

Когда он снова посмотрел на Эстель, то увидел, что настроение ее изменилось. Покрасневшие глаза с черными, отливающими синевой зрачками сверкали. Морщинки глубже обозначились у одрябшего рта. Она подняла сумочку, как будто собираясь швырнуть ее.

– Ты старый тупица, – сказала она.

– Может, и так. Но…

– Не думай, что ты один такой умный! – завизжала она, привставая. – Я знаю много людей поумнее тебя. И сейчас я собираюсь встретиться с одним из них. В адм… Да иди ты к черту! Мне не нужно, чтобы ты покупал мне выпивку. У меня есть кое-какие сведения. У меня есть доказательства. У меня есть…

– Спокойно. Вот твой бренди.

Она набирала обороты и словно обезумела, но ее голос почти полностью заглушал несмолкающий грохот волн и рев воды, от которых дребезжала мебель и, казалось, даже стучали зубы. Похоже, у нее закружилась голова.

– Погоди-ка, – сказал он, – давай я подержу твой бокал. Сядь.

– Макси! – со слезами на глазах произнесла Эстель, повалилась к нему на колени и уронила голову на его плечо.

И тут, как на грех, в длинную галерею вошла мисс Валери Четфорд.

Это могло смутить любого – быть застигнутым в публичном месте с двумя бокалами бренди, по одному в каждой руке, предусмотрительно отставленной, чтобы не облиться, хуже того – с пьяной женщиной, которая устроилась у тебя на коленях и душит в объятиях. Да, тут было от чего прийти в смущение, но в первый миг, как ни странно, Макс нисколько не сконфузился. Наоборот, он пришел в ярость.

И причиной тому был взгляд, которым одарила его Валери Четфорд.

Она появилась в дальнем конце длинной галереи, то есть из салона. Собственно говоря, Макс не знал, что она собой представляет. Нельзя даже сказать, разобрал ли он хоть какую-то черту облика этой девушки, хоть что-то, кроме взгляда, который та на него бросила.

У нее было одно из тех холодных, надменно-бесстрастных лиц, которые иногда называют патрицианскими. И по земле она ступала так, словно та принадлежала ей по праву рождения. Такие лица, даже излучая покой, часто вызывают гнев. Вы почти слышите: «О, правда? Как это глупо, как утомительно!» Таким презрительно-скучающим взглядом она и одарила Макса. Затем даже этот слабый проблеск интереса угас.

У Макса в памяти осталось смутное впечатление – короткая белая шубка и масса мелких каштановых кудряшек. Затем она ушла, коснувшись одной рукой поскрипывавшего книжного шкафа в попытке удержать равновесие. И он понял, каким теплым и симпатичным человеком, если разобраться, была Эстель.

– Макси-и-и…

– Да?

– Где мой бренди?

– Вот он. Сядь и возьми бокал. – Его переполняло странным образом успокаивающее отчаяние. – Послушай! – сказал он, устраивая поудобнее у себя на коленях это не слишком воздушное создание, чтобы поменьше давило на больную ногу. – Есть только одна вещь, которой нам не хватает. Дай мне немного времени, и я тоже нарежусь. Тогда мы окажемся на равных.

– Макси, как это мило с твоей стороны!

– А пока не станешь ли ты возражать, если мы немного подышим воздухом на палубе? Тебе это по силам?

– Макс, не будь таким противным. Конечно по силам!

– Тогда поднимайся. Поосторожнее.

Всем своим видом Эстель, подавленная и слегка ошеломленная, вызывала в нем желание опекать ее и защищать. Она была славная, но нуждалась в присмотре. Они прошли через салон, цепляя носками мебель, которая трещала, подпрыгивала и угрожающе кренилась в их сторону, и выбрались в холл рядом с главной лестницей.

– Последняя порция пошла мне на пользу, – прошептала Эстель хриплым голосом. – Просто позволь мне спуститься в каюту, накинуть что-нибудь и припудрить носик. Я вернусь к тебе через пару мгновений.

– Уверена, что справишься? Хочешь, я спущусь с тобой?

– Конечно справлюсь. Подожди здесь. Я вернусь через минуту.

Он поддержал Эстель, когда та ухватилась за перила лестницы, и наблюдал, как она спускается, прижимая сумочку к груди.

Часы над двумя лифтами на стене напротив лестницы показывали без четверти десять. Когда доносящийся снаружи рев ненадолго затихал, можно было разобрать щелчки, с которыми минутная стрелка перескакивала с одного деления на другое.

Пока Макс ждал Эстель Зия-Бей, на сердце у него потеплело: он почувствовал, что стал относиться к ней лучше. Возможно, причиной всему был лишь хмель, но она казалась одинокой и довольно жалкой, когда, спотыкаясь, спускалась по трапу. Это сентиментальное (надо признать) настроение Макса подпитывалось одиночеством, а может, чем-то еще. Так или иначе, Эстель казалась ему самым человечным и внушающим надежду пассажиром лайнера, стоило только сравнить ее с надменной девицей, совсем недавно проплывшей по длинной галерее.

Он попытался вспомнить, что Эстель рассказывала ему о себе. Она охотно делилась историями из своей жизни. Ее разум был подобен сортировочной станции на железной дороге, где полно сбивающих с толку стрелок и запасных путей. Но за каждым ощущалось что-то вроде ухабистого добродушия. Она с похвалой отзывалась о втором муже, мистере Зия-Бее, с которым развелась около полугода назад. У нее было двое детей, учившихся сейчас в швейцарской школе, – опеку над ними присудили мужу.

Стрелка часов продолжала дергаться. Пять минут.

Максу, со спасательным жилетом, перекинутым через плечо, становилось все труднее стоять – даже трость не особенно выручала. Казалось, палуба ускользает из-под ног, как колоссальный скат крыши, и у него перехватывало дыхание. Пол рывком уходил вниз, замирал и снова поднимался, подпрыгивая плавающей на волнах пробкой, прежде чем Макс мог восстановить равновесие. Деревянные конструкции скрипели, словно в агонии, когда палуба опускалась.

Он повалился на колонну, ухватился за нее и осел на стоящую у подножия скамью. Сильно сквозило, где-то продолжала хлопать дверь.

Возможно, им не стоило выбираться на палубу в такую ночь. Море казалось живым: оно словно кулаками лупило по обшивке «Эдвардика». В любом случае следовало надеть пальто… Забавно, с каким упорством Эстель твердит, что ей тридцать пять. Но где, черт побери, все остальные пассажиры? В соседнем помещении – салоне – с грохотом упало и покатилось что-то тяжелое, похожее на пальму в горшке. Стюарду следовало бы проследить за нею. Впрочем, там вся мебель трещала так, словно собиралась рассыпаться.

Десять минут.

Что это Эстель так копается?

Ну разумеется, как он, тупица, не догадался: она уснула. Спустилась в каюту с самыми лучшими намерениями, но вместо этого прилегла на койку и отключилась. Лэтроп и Хупер, должно быть, накачали ее спиртным. Хотя, конечно, она и перед ужином выпила три или четыре коктейля.

Он подождал еще несколько минут, и на него вдруг навалились дурные предчувствия. Эстель лыка не вязала и еле держалась на ногах. Что, если она упала и ударилась головой? В каюте такое могло случиться запросто. Резиновый запах коридора ударил Максу в нос, и ему пришло в голову, что он и сам хорош: его тоже может запросто укачать.

Лучше спуститься и посмотреть, не стряслось ли чего.

Лестницы были для Макса наиболее коварным препятствием. Покрытые латунными накладками ступеньки двигались сами по себе, будто змеи. Но вызывать лифт только для того, чтобы спуститься на один пролет, то есть на палубу В, он посчитал глупым.

Спуск дался ему тяжело. Он почти задыхался, когда достиг самого низа. Длинный коридор на палубе В, белый и лоснящийся, как обувная коробка, тянулся мимо кают правого борта. Коридор круто накренился, и Макс почти бегом добрался до его конца. Свернув в нишу между своей каютой и каютой Эстель, он постучал в ее закрытую дверь.

Ответа не последовало. Он постучал снова.

– Вам что-нибудь нужно, сэр? – спросил стюард, закрепленный за его каютой, мгновенно появляясь из-за угла главного коридора.

– Нет, спасибо. Ступайте.

Постучав в третий раз, Макс открыл дверь.

В каюте было темно. Но справа, в маленькой ванной комнате, открытую