Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок Страница 66

Он повертел программку в руках, а затем развернул. В программке, помимо прочего, стояло: «8 раундов по три минуты, боксеры полулегкого веса (до 9 стоунов). Годфри Воспер, Кенсингтон, против Вика Миллера, Данди».

Энджелл аккуратно положил программку на то же место и с минуту задумчиво ковырял в носу.

Затем он закрыл дверцу шкафа и принялся шарить между флаконами духов, расставленными на туалетном столике. Слишком расточительно, чересчур. Она говорила, что может покупать духи любой фирмы по оптовым ценам. Кстати, ему нравится, когда она надушена. Но расточительность остается расточительностью, в чем бы она ни проявлялась. Как это там говорится у Катона? «quod non opus est». Как бы это перевести? «Покупай не то, что тебе хочется, а только то, что тебе нужно». Не могу припомнить конец фразы по-латыни. Десять новых платьев и восемь новых пар туфель. Придется ее образумить. Отругать ее за мотовство, когда она явится домой. Вежливо — но твердо. Так дальше продолжаться не может, иначе скоро и шкафа не хватит.

— От тебя шикарно пахнет, — сказал Годфри. — Мне нравится этот запах. Как называется?

— «Диорама».

— Прошлый раз было что-то другое.

— Да, прошлый раз было другое.

— А что было в прошлый раз?

— Я не запомнила. Кажется, «Как Фэт».

— Фэт[19]! Ты бы приберегла эти духи для своего мужа!

— Прошу тебя не говорить так. Иначе я уйду…

— Извини. Моя маленькая Устричка. Я не хотел тебя обидеть. Больше не упомяну его имя.

— При мысли о нем я чувствую себя подлой. Не прошло и года, как мы поженились!

— Не твоя вина. Он сам виноват, что женился на такой сказочной девочке, которая годится ему в дочери.

— Тебе легко говорить. Я пошла за него по своей воле. Как говорится, с открытыми глазами.

— Как раз этого-то и не было, верно?

— Что ты хочешь сказать?

— Глаза у тебя были закрыты. Не так, как положено женщине. Разве то, что происходит у тебя с ним, хоть капельку похоже на наши отношения?

— А почему бы и нет?

— Я-то уж знаю, что непохоже. Понимаешь? Вот сейчас — не в тот первый раз, когда ты нервничала, — но в последние три раза ты была совсем другая, — все время набираешь опыт, ясно? Меня не проведешь.

— Воображаешь себя знатоком.

— Примерно так. В этой области, во всяком случае.

— Наверное, у тебя были сотни женщин.

— Сто не сто, а с полсотни наберется.

— Значит, для тебя все одинаковы. Почему же ты гонялся за мной?

— Ты не такая, как все. И разве ты не довольна, что я добился своего?

— Нет, наоборот, к сожалению. Я была абсолютно счастлива, пока ты не завлек меня в ловушку.

— Лгунишка. Устричка, ты лгунишка. Я открыл ракушку и нашел в ней жемчужину. И сегодня собираюсь снова это сделать.

— Жалею, что вообще повстречалась с тобой! У тебя ни к кому нет уважения. Женщины для тебя — просто игрушки.

— Они и есть игрушки. Я тебе сейчас покажу.

— Теперь, когда ты своего добился, я стала для тебя такой же, как все остальные. Еще одна в твоей коллекции! Теперь ты еще больше задираешь нос. Маленький Божок!

— Вовсе ты не жалеешь, что повстречалась со мной, Устричка. И ты мне это доказала. Так что перестань прикидываться. Или я тебя сам заставлю. Вот увидишь, заставлю.

— Ты вовсе никакой не Маленький Божок. Ты просто противный мальчишка, который любит коллекционировать. Почему ты не собираешь гусениц? Ты собирал когда-нибудь гусениц?

— Бабочек, — сказал он. — Бабочек. Которых накалывают на иголки.

— Ты даже ростом меня ниже. Ты просто мальчишка, который любит причинять людям боль. Все это…

— Разве я делаю тебе больно?

— Иногда. Все это…

— Тебе не нравится?

— Все это прикидка, будто ты влюблен в меня. Перестань. Перестань. Ты все порвешь.

— Тогда сними сама.

— Зачем? Почему я должна тебя ублажать? Почему у тебя не хватает терпения? Ну что за манеры! Ты не любишь меня. Прекрати!

— Сними сама.

— Видишь! Ты просто хулиган. Думаешь, завлек меня сюда, значит, можешь выделывать со мной, что тебе вздумается?

— Ничего я не выделываю, Устричка. Я ведь не псих. Уж признайся.

— Псих? Хулиган и есть настоящий псих. Как это называется? — Довольно длительное время она не могла открыть рта. — Садизм! — вырвалось, наконец, у нее.

— Что?

— Садизм. Вот как это называется. Ты такой самый. Животное, садист, желающий причинить боль. О, Годфри…

— Прекрати разговоры.

— О господи, о господи, о дорогой… я так хочу тебя, а я тебе совсем не нужна. Ничуть! Ничуть! Ничуть!

— Очень нужна! — сказал он. — Клянусь своей драгоценной жизнью. Я совсем обалдел от тебя.

— Обалдел, — повторила она. — Любовный разговор, не так ли? Обалдел. Это по-твоему любовное признание. Ты ужасный тип. Отвратительный тип, ужасный, но красивый. Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу тебя, Годфри. Прекрати, оставь меня в покое, убери руки! Ну будь понежнее, понежнее. Как я ненавижу тебя, Годфри. Оставь меня. Оставь меня, о дорогой. Ты только и делаешь, что разрушаешь. Все до конца. Годфри. Я люблю тебя, дорогой. Я хочу… хочу… хочу…

Никаких вестей из Швейцарии. Фрэнсис Хоун был вне себя, так как скоро парламент должен был вновь собраться и там, по всей видимости, будет сделано сообщение о плане строительства в Хэндли-Меррик. А значит, дело может получить огласку.

Тем временем Симон Порчугал выдвинул предложение купить ряд домов на противоположном берегу реки, протекающей возле имения Восперов, и Порчугал предложил Энджеллу поехать туда и встретиться с местным стряпчим, который жил в Хэндли-Меррик. Было бы преждевременным раскрывать перед ним их планы, но не вредно повидать и познакомиться с ним, ибо помощь этого стряпчего могла позже пригодиться. Погода для конца октября стояла на редкость солнечная и теплая, и Энджелл предложил Перл отправиться туда вместе в следующую субботу. Перл сказала, что, к сожалению, на субботу она назначила парикмахера. Уилфред спросил: вечером? Ну, хорошо, не так уж трудно и отменить, позвоните парикмахеру сейчас же. Перл слегка нахмурилась, но он упорствовал и ей пришлось уступить.

Они поехали в «принцессе» в компании с Симоном Порчугалом и старались в разговорах по пути дел не касаться. Широкое заднее сиденье позволяло им удобно расположиться. Уилфред шутил по поводу своих объемов и признался Симону, что сел на диету. Перл удивленно подняла брови, потому что он взялся за свою умеренную диету лишь с условием, что никто, ни один человек, не узнает об этом. За ленчем в Челмсфорде он ограничился одним яблоком и тостом. Уже два-три дня, подумалось Перл, он держится как-то странно.