Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет Страница 57

— Разумеется, — ответила заинтригованная Ориан. Сердце ее заметалось. — К чему это вы? Я видела его несколько раз.

И она стала напевать «ша-ба-да-ба-да», но ветер не дал вырваться мотиву из горла. Они громко рассмеялись.

— Мне вспомнилась машина, сигналившая фарами. Помните? Когда Трентиньян после ночной гонки находит Анук Эме с детьми на пляже и они бегут навстречу друг другу. Чтобы предупредить о своем приезде, он сигналит им фарами. Это такой поэтический момент!

— Да, — подтвердила Ориан, — прекрасно помню. У вас мотоциклы, у него гоночные машины. Мужчины, которым я нравлюсь, обожают скорость.

Они вошли в холл.

— Ужин будет готов через десять минут, месье Ладзано, — объявил метрдотель. — Я приготовил вам столик около камина, рядом с пианино, — шепнул он ему.

Ладзано поблагодарил. Большая свеча освещала столик с цветами.

— Нам не дадут меню? — тихо спросила удивившаяся Ориан, посмотрев на цепочку официантов, снующих из кухни в зал и кружащих вокруг их стола.

— Дело в том, что я все заказал заранее, — пояснил Ладзано тоном заговорщика. — И если бы вы не утащили меня на такую длинную прогулку…

— О, да вы сами заставили меня столько прошагать…

Ориан улыбнулась, поняв, что он мило дурачит ее.

— Позвольте мне договорить, вы, всегда высказывающая последнее слово. Я хотел сказать, что без той эскапады на молу я лично выбрал бы омара, сам проследил бы, как он варится, позаботился бы о составе бульона, доставил бы себе удовольствие разбивать яйца для майонеза…

— О, я вам во всем доверяю…

Ладзано поведал о меню предстоящего вечера: омар, свежие овощи, «Турнедос» — традиционный и неизбежный нормандский напиток, дань южанина местным обычаям, на десерт — фирменное фруктовое мороженое из зеленых лимонов и мандаринов. Все это предполагалось запить шампанским. Ориан попросила добавить бутылку минеральной воды, но тотчас забыла о ней. Когда омар появился на столе, Ориан стала почти такой же красной.

— Я никогда не ела такого, с клешнями и панцирем, вы понимаете…

Ладзано улыбнулся:

— Тем больше удовольствие, для вас это премьера. Позвольте, я повоюю с омаром, а вы оцените вкус его мяса и аромат. Когда я был мальчишкой, отец научил меня распознавать омаров из наших бухт, из Атлантики и из других морей. Так что в конечном счете я стал знатоком.

Как же удивительно и трогательно говорил Ладзано о своем отце! Он будто во что бы то ни стало хотел сохранить его живым рядом с собой. А это выражение «в конечном счете», что бы это значило? Конец детства или смерть отца? Эти события, несомненно, совпали. Да. Неизбежно. Роковым образом.

— Только что, — сказал Ладзано, закончивший разделывать омара, — я говорил вам о фильме Лелуша…

— И что?

— И не только из-за мигания фарами, хотя я и подумал об этом.

— Что же, Эдди?

Он поерзал на своем стуле, и выражение его лица стало таким, как у ребенка, которому простили бы все, лишь бы не видеть его несчастным. Ориан подумала, что он вынуждает женские сердца плавиться своим нежным видом, побуждающим к снисходительности. Она понимала, что под самоуверенной внешностью Ладзано скрывается мужчина, верный в любви, — он почти двадцать лет любил одну и ту же женщину, отважно и застенчиво.

— Есть одна сцена в середине фильма или, может быть, в начале, не помню…

— Вы меня поражаете, никогда не думала, что вы такой любитель кино.

Она рассмеялась, чтобы скрыть свой страх. В чем он ей признается?

— Трентиньян и Анук Эме сидят в ресторане, в Нормандии, в Довиле, полагаю… Не важно. Они делают заказ и пожирают друг друга глазами. Потом вдруг Трентиньян говорит: «У гарсона печальное лицо» или «сердитое»… Плохо, когда подводит память на такие мелочи. Одним словом, он высказывает свое наблюдение. «Вы так считаете?» — спрашивает тогда Анук Эме. А Трентиньян настаивает: «Да, я считаю, что мы еще не все заказали». И тут, Ориан, происходит одна из замечательных сцен, которые можно увидеть только в кино. Он подзывает гарсона, вид у того совсем непечальный, как мне вспоминается. Тот наклоняется к нему, и Трентиньян, глядя в глаза Анук, спрашивает его…

— О чем же?

— Он спрашивает: «Гарсон, у вас есть комнаты?»

Оба замолчали.

— Так вот, — продолжил Ладзано. — Я не очарователен, как Трентиньян, и у меня нет нахальства Лелуша, который заставляет своих актеров говорить подобные вещи, стоя за камерой. Я просто заказал два соседних номера.

Это была чудесная ночь для мужчины и женщины, ночь в «Гранд-отеле» в Кабуре. Ориан чувствовала, что возрождается к жизни в объятиях Эдди, который любил ее, как и говорил, — ласково, нежно, уверенно: любил, и все тут.

Она с облегчением узнала, что он вовсе не хотел умирать, что в больнице ему хотелось видеть ее лицо, склоненное над ним. Никогда Ориан не чувствовала себя счастливой от того, что ее обманули. Они любили друг друга всю ночь, перемежая ласки с поцелуями и объятиями. Они превратились в единое тело, трепещущее, не знающее границ, переплетенное, связанное в узел, склеившееся так, что трудно было дышать. Ориан забылась сном к утру, а Ладзано — чуть позже.

Солнце высоко стояло в небе, когда она проснулась. Туман, пронизываемый лучами с самого рассвета, накрывал побережье. Но, нагревшись, он рассеялся, оставив вместо себя ослепительный свет, который и вырвал Ориан из ее сладкого сна. Она удивилась, не обнаружив рядом Эдци. А она ощущала его во сне, слышала его равномерное дыхание, касалась его горячего мускулистого тела. Обежав глазами комнату, она удостоверилась, что там его нет. Она встала и открыла дверь в ванную. На зеркале еще сохранились капельки пара — свидетельство того, что он недавно принимал душ. Она подумала, что он, наверное, спустился в холл, чтобы позвонить, не беспокоя ее, или выпить кофе, пока она не проснулась. Но на столике у изголовья она нашла конверт с именем ОРИАН, написанным большими буквами. Она вскрыла его. Внутри была очень короткая записка: «Я должен вернуться в Париж. Я вас люблю, или тебя люблю, это уж как тебе нравится. В конверте находится билет в купе первого класса на парижский поезд. В нем довольно комфортабельно, нет курильщиков. Поезда отходят каждые два часа. Машина с шофером в твоем распоряжении. Она оплачена. Ша-ба-да-до скорого. Эдди».

Сердце Ориан выскакивало из груди. Она не могла отвести глаз от клочка бумаги, наполненного легким духом ее новой любви. Она вынула из конверта билет на поезд и понюхала его, надеясь учуять аромат его туалетной воды. Потом она заплакала — то ли от печального быстрого отъезда Ладзано, то ли от невообразимой радости встречи с ним.