Миллиарды Арсена Люпена - Морис Леблан Страница 54

«Занзи-Бар» посещают жители квартала: те, что зарабатывают на скачках или проигрывают на них последнее; азартные завсегдатаи ипподрома, подпольные букмекеры, продавцы прогнозов.

Самая горячая пора наступает в полдень, когда рабочие выходят с заводов на обед, и повторяется в пять часов, когда подбиваются итоги дня.

Вечером заведение превращается в игорный притон. Иногда там дерутся. Частенько напиваются. И в этот момент Тома Ле Бук – по-французски «Букмекер» – становился важной фигурой. Тома Ле Бук играл по-крупному и всегда выигрывал. Он и пил так же, но напивался редко. Простодушно-жестокая физиономия, хладнокровие, властный вид, туго набитый карман, наружность буржуа и неизменная шляпа-котелок придавали ему вид человека, про которого говорят: «Он знает свое дело». Какое дело – не уточнялось. Но в этот вечер его увидели за работой, и внимание, всегда его окружавшее, возросло еще больше.

Было около одиннадцати часов, когда к одному из игральных столов нетвердой походкой подошел, чтобы спустить последнее, бледный субъект, который, судя по его виду, плохо переносил обильные возлияния. Его пальто, сильно поношенное и грязное, отличалось великолепным кроем. Имелся даже накладной воротничок, хотя и засаленный. К этому можно добавить чистые руки и гладко выбритые щеки. Словом, это был один из тех, кто знавал лучшие времена.

Субъект потребовал:

– Кюммель![8]

Недоверчивый хозяин возразил:

– Здесь положено платить вперед.

Человек достал записную книжку, в которой лежала пачка банкнот, и вынул из нее купюру в десять франков.

Тома Ле Бук не сомневался ни секунды. Он подошел к субъекту со словами:

– Сыграем в кости на сдачу?

И тут же представился:

– Тома Ле Бук.

Субъект ответил так же вежливо с небольшим английским акцентом:

– К вашим услугам, но я не играю в кости.

– А во что тогда?

– В экарте[9].

Итог экарте оказался таким же, как если бы они бросали кости.

Джентльмен потребовал реванша.

После нескольких партий он проиграл двести франков.

За это время он заказал и проглотил второй кюммель. Была ли причина в нем, или ему просто не везло? Он всхлипнул и неуверенным зигзагом пошел прочь.

Доблести Тома поаплодировали, но сдержанно. Проигравший джентльмен вызывал симпатию. В нем чувствовалась порода.

Он вернулся на следующий день, проиграл еще двести франков, заплакал и ушел.

Когда он заявился на третий день, то был так пьян, что не мог держать карты. И всем стало ясно, что не потеря денежных купюр делает его таким несчастным, а кюммель, потому что он снова плакал, что-то неразборчиво бормоча; однако несколько слов показались Тома Ле Буку такими странными, что он налил ему три кюммеля подряд да и сам выпил столько же, хотя терпеть не мог мешать этот напиток с другим алкоголем.

Они ушли вдвоем, пошатываясь, а на бульваре Эмиля Золя плюхнулись на скамейку и сразу заснули.

Проснувшись, они обнаружили больше взаимопонимания, и Тома Ле Бук, придя в полное сознание и воодушевленный новыми идеями, обнял своего спутника и сердечно сказал:

– Дела твои идут не слишком хорошо, а, дружище? Пьешь ты много, а потому попадаешь в разные переделки. Так ведь и в тюрьму недолго угодить.

– Меня нельзя в тюрьму! – еле ворочая языком, запротестовал джентльмен.

– Ну да, конечно! А что это за история в Везине, о которой ты твердил в кабаке?

– В Везине?

– Да, в Везине. Этим делом занимается полиция. Газеты только о нем и пишут. Ты там стащил свои деньги?

– Да как ты смеешь?!

– Так ты их не стащил?

– Нет. Мне их подарили.

– Кто?

– Один тип.

– Тип из Везине?

– Нет.

– Но ты все-таки бывал в Везине?

– Да.

– Когда?

– До войны.

– Не морочь мне голову… Думаю, деньги у тебя не довоенные.

– Нет.

Понадобилось не менее двадцати минут объяснений и пререканий, прежде чем джентльмен наконец объявил:

– Ты прав, Ле Бук. Наверное, я получил их позже.

– Дней десять-двенадцать назад?

– Кажется, да.

– А твоего типа звали?..

– А вот этого я не могу тебе сказать, Ле Бук.

– Не можешь?

– Нет, он мне запретил.

– Но почему он тебе их подарил?

– Это было вознаграждение.

– Вознаграждение за то, что ты сделал?

– Нет, за то, что нужно было сделать.

– Что именно?

– Больше я ничего не скажу.

Снова нескончаемые споры. Бредя по аллее, приятели завернули в какой-то бар, где джентльмен выпил еще два кюммеля, заставив Ле Бука выпить столько же. Потом они двинулись дальше, распевая песни, и наконец добрались до набережной.

Приятели спустились к Сене, туда, где причаливают баржи. Джентльмен тут же рухнул между грудами песка. Тома умылся речной водой, а затем намочил платок и обтер лицо своему приятелю.

Тот шумно и с облегчением вздохнул, и Тома продолжил свои попытки привести его в чувство, надеясь выудить из него нужные ответы.

– Сейчас я тебе объясню… На вилле в Везине украли серую холщовую сумку, в которой было много денег. Сумка исчезла. И тебе дали пять сотенных банкнот, чтобы ты ее нашел.

– Нет.

– Как же нет, а высокий парень с галстуком в горошек?

– Это не тот… У него не было сумки и галстука в горошек.

– Ты врешь! Тогда почему он дал тебе пятьсот франков?

– Это были не пятьсот франков.

– А сколько?

– Пять тысячных банкнот.

– Пять тысяч франков!

Тома Ле Бук пришел в чрезвычайное возбуждение. Пять тысяч франков! Подумать только! А он никак не мог добиться правды! Она утекала сквозь пальцы как вода. Его опьянение возрастало, и, как это ни глупо, теперь заплакал он – заплакал и пустился в откровенности, которые вырывались у него невольно и звучали как жалобы.

– Послушай, дружище… Они обошлись со мной как бандиты… Оба они – и старик Бартелеми, и Симон… Понимаешь?.. Они никогда не допускали меня к своим делам. Только говорили: «Арендуй фургон и жди нас у моста Шату… Как покончим с делом, сразу к тебе присоединимся…» А потом их убили. Хотя это-то меня не волнует, так что давай больше не будем об этом… Есть кое-что другое…

При мутном ночном свете джентльмен медленно приподнялся, опершись на одну руку. Он не отрывал взгляда, отнюдь не затуманенного винными парами, от плаксивой физиономии Ле Бука.

– Кое-что другое? А что? – пробормотал он. – О чем это ты толкуешь, Ле Бук?

– О деле, которое они затеяли, – с трудом выговорил тот, – колоссальном деле! Я знаю многое, но не все. Знаю, против кого они его затеяли… Но они не назвали мне имя, которое этот тип носит сейчас, и не сказали,