Гилберт Честертон - Крах одной светской карьеры Страница 4

— Могу, — едва выговорил я.

— Тогда помогите мне поймать его и держать. Раз… два… три!

Мы прыгнули на сэра Уолтера и положили его на тротуар. Он отважно бился, но мы его держали. Я ничего не понимал. Бился он прекрасно, брыкался, и нам пришлось его связать; тут он закричал, и мы заткнули ему рот. Потом оттащили в какой-то дворик. Как уже сказано, не понимал я ничего.

— Простите, — донесся из тьмы голос Гранта, — я назначил тут свидание.

— Свидание? — тупо переспросил я.

— Да, — отвечал он, спокойно глядя на апоплексического аристократа. — С очень милым человеком. С Джаспером Драммондом, вы его сегодня видели. Конечно, он не может прийти, пока не кончится ужин.

Не знаю, сколько часов простояли мы в темноте. К концу я твердо знал: случилось то же самое, что тогда, в суде. Бэзил сошел с ума. Иначе я не мог объяснить, почему толстый старый баронет лежит у наших ног, как полено.

В конце концов появился молодой человек во фраке, и я увидел при вспышке газа бледное лицо и рыжие усы.

— Мистер Грант, — сказал Джаспер Драммонд, — это невероятно! Вы правы. Герцоги, герцогини, издатели пришли послушать Уимпола, но он весь ужин промолчал. Ни разу не сострил, вообще не произнес ни слова. Что это значит?

Грант показал на почтенного старика.

— Вот что, — ответил он.

Драммонд отскочил от толстого страдальца, как от мыши.

— Что? — пролепетал он. — Что такое?..

Бэзил быстро наклонился и вынул бумажку из кармана сэра Уолтера, хотя тот, до сих пор лежавший тихо, попытался ее удержать.

Джаспер Драммонд взял листок бумаги и с удивлением его прочитал. То был какой-то катехизис, во всяком случае — вопросы и ответы. Бумажка порвалась, пока мы дрались, но все же мы разобрали:

«И. Сохранить терпение.

У. Сдать музей.

И. С кем говорите…

У. Изучаю аудиторию.»

— Что это такое? — воскликнул Драммонд, гневно отшвыривая записку.

— Что это? — переспросил Грант, и голос его стал напевным. — Новое ремесло, удивительный промысел, может быть, не совсем нравственный, но великий, как пиратство.

— Ремесло! — растерянно повторил Драммонд. — Промысел, вы говорите?

— Да, и новый, — радостно подтвердил Грант. — Какая жалость, что он безнравственный!

— Да что это, Господи?! — крикнул секретарь, и оба мы с ним выругались.

— Вам кажется, — спокойно сказал Грант, — что старый толстый джентльмен, лежащий перед нами, богат и глуп.

Это неверно. Как и мы, он беден и умен. К тому же он не толст, и фамилия его — не Чолмли. Он — обманщик, но обманывает он по-новому и очень занимательно. Его нанимают, чтобы он давал повод к остротам. По предварительному плану (который вы видите на бумажке) он говорит глупость, приготовленную для себя, а клиент отвечает остротой, приготовленной для него. Словом, он дает над собой потешаться за определенную плату.

— А этот Уимпол… — гневно начал Драммонд.

— Этот Уимпол, — улыбнулся Грант, — не будет вам больше соперником. Да, кое-что у него есть — изящество, седина… Но остроумие — здесь, у нашего друга.

— Ему место в тюрьме! — вскричал Драммонд.

— Ну что вы! — возразил Бэзил. — Место ему — в Клубе удивительных промыслов.