Сладкая опасность - Марджери Аллингем Страница 35

ужасный хвастун, - но он казался искренним, хотя, естественно, мне не хотелось ему доверять. Он не казался дураком, и он приложил немало усилий, чтобы выяснить, кто я такой, прежде чем дать мне какую-либо информацию. Но в конце концов, когда я убедила его, что это действительно мое дело, он немного раскрылся.’

Он посмотрел на свою аудиторию встревоженными голубыми глазами.

‘Его история заключается в том, что Кэмпиону предложили адскую работу. Он намекнул, что речь идет о колоссальной сумме, но это требует незамедлительных действий. По его словам, Кэмпион сейчас на пути в Южную Америку.’

‘Я в это не верю", - сказал Игер-Райт, глаза которого все больше и больше расширялись по мере продолжения прискорбной истории.

‘Я тоже", - решительно сказал Гаффи. "Но этот человек, Пэрротт, вдавался во множество деталей. Очевидно, он застраховал свою жизнь в фирме, а затем Пэрротт проводил его до Маркизиты. сам. Они летели из Кройдона в Саутгемптон — по крайней мере, так он говорит.’

‘Кэмпион был накачан наркотиками", - убежденно сказал Фаркуарсон. ‘Они, очевидно, так или иначе обманули его. Если бы только эта проклятая записка не была такой ужасно убедительной, мне захотелось бы поднять шумиху.’

Гаффи несколько мгновений молчал, а когда заговорил, то с крайней неохотой, его добродушное лицо покраснело от стыда.

‘Его не могли шантажировать", - сказал он. ‘Не обычным способом. Это место, Ксенофонт-хаус, представляет собой нечто среднее между Регентским дворцом и Банком Англии, с добавлением Виктории и Альберта. Конечно, я верю в Кэмпиона. Что бы он ни сделал, он сделал это к лучшему. Но я думаю, мы должны признать тот факт, что его больше нет — по крайней мере, на данный момент. Хотел бы я, чтобы в его письме был какой-нибудь шифр. Я просматривал его снова и снова. Мерзкая вещь выглядит почти подлинной. Что нам нужно сделать, так это решить, собираемся ли мы бросить все это или будем продолжать в точности так, как если бы он был здесь.’

‘О, мы должны продолжать’. Фаркуарсон говорил импульсивно. ‘Я не вижу, чтобы у нас были большие полномочия, но мы не можем отступить. Я думаю, Кэмпион знает нас достаточно хорошо, чтобы понимать, что мы продолжим. Вероятно, именно на это он и рассчитывает.’

Игер-Райт кивнул. ‘Я полностью согласен", - сказал он. ‘Честно говоря, я не смог бы отказаться от этого сейчас, даже если бы попытался. Я чувствую, что мы находимся на грани открытия чего-то в любую минуту. Вы отнесли копию надписи на дубе человеку, о котором говорили?’

Гаффи кивнул. ‘Я оставил его у профессора Кирка в Британском музее. Я мало что ему объяснил, но он не возражал. Он необычайно милый старина и абсолютно гениален в своем деле. Если он ничего не может с этим поделать, то никто не сможет. Затем я сразу вернулся. Казалось, что после моего интервью с Пэрроттом больше нечего было делать.’

Его уныние выглядело бы комично в любой другой ситуации. Трусость и предательство друзей были двумя главными грехами в послужном списке мистера Рэндалла.

‘Мы поднялись в церковь и посмотрели на тамошние барабаны", - сказал Фаркуарсон, пытаясь увести разговор с темы, которая была болезненной для всех них. ‘Но, боюсь, сообщать особо не о чем. В галерее их одиннадцать, все в ужасающем состоянии ремонта. Очевидно, что о них никто не думает. Они очень пыльные, и на одном из них лежит стопка древних сборников гимнов. Мы тщательно изучили их, но не смогли найти ничего особенно интересного, за исключением того, что они определенно появились намного раньше Мальплаке.’

‘На самом деле, ’ продолжил Игер-Райт, ‘ мы ввели режим "поражающий". Фаркуарсон сыграл "Боже, храни короля" на каждом барабане, но без какого-либо результата, если не считать того, что мы подняли тучу летучих мышей на крыше.’

Именно в этот момент мистер Булл появился за распоряжениями.

‘Вы сегодня неважно выглядите, сэр", - заметил он, глядя на Гаффи яркими, пытливыми глазами. ‘Некоторые люди сказали бы тебе, что ты хорошо выглядишь, даже если бы это было не так, но я бы не стал, потому что это было бы неправильно. Ты выглядишь не так хорошо, каким я тебя видел. Попробуй Колн-Спрингс. Нет ничего лучше хорошего темного пива, если ты не совсем на высоте. Некоторые люди сказали бы это просто на заказ, ’ бесстыдно продолжил он, ‘ но я бы не стал. Если бы я не думал, что это пойдет тебе на пользу, я бы не служил тебе, и теперь это правда.’

Перед таким простым признанием в добродетели Гаффи лишился дара речи. Мистер Булл беспрепятственно отправился за более дорогим напитком. Когда он вернулся с тремя оловянными кружками, не встретив сопротивления, он продолжил свою любимую тему.

‘Я честен", - сказал он, глядя на своих посетителей с самодовольной улыбкой. "Именно это сделало этот дом таким популярным, какой он есть. Сегодня я прогнал почти дюжину посетителей, вернее , их обещание, что не хуже. Сегодня днем сюда приехал человек на маленькой машине и спросил меня, могу ли я приютить двенадцать членов партии, которые приехали копать останки — что-то связанное с историей. Я оттолкнул его. "Мы не хотим, чтобы здесь было много людей". Я сказал. И ты можешь мне поверить, потому что я говорю тебе правду: он обошел все остальные дома в деревне, и ни одна душа не пустила бы его друзей. И почему? Потому что мы хотим, чтобы это место принадлежало только нам, и я тоже не хочу никого оскорблять. Мы держались особняком и всегда так делали и всегда будем делать, пока великий колокол не зазвонит снова.’

При этом замечании Игер-Райт достаточно очнулся от мрачной задумчивости, чтобы задумчиво взглянуть на хозяина гостиницы.

‘Я не думаю, что в живых остался кто-нибудь, кто действительно слышал звон большого колокола до того, как его переплавили", - заметил он.

‘Нет", - сказал мистер Булл. "Полагаю, что нет. Отец миссис Булл дожил до ста восьми лет, и он это слышал", - продолжал он весело, но бесполезно. ‘И это евангельская истина, и вы можете в это верить, потому что я это сказал. В свое время он был замечательным стариком. Он помнил самих Понтисбрайтов и мог выпить полгаллона, не переводя дыхания. Он носил одну и ту же пару ботинок двадцать лет и умер в них. Он тоже мог побриться и вырвать себе зубы, ’ продолжал он, во славу дома своей жены. ’А его младшая дочь —