Морис Леблан - Арсен Люпэн в тюрьме Страница 3

— Никаких глупостей, братцы. Мы здесь не для того, чтобы спать. При малейшей тревоге открывайте окна, выходящие во двор, и зовите меня. Поглядывайте и в сторону реки — десять метров обрывистой скалы вряд ли испугают таких чертей.

Он запер их, забрал ключи и сказал барону:

— А теперь — на наш пост!

Инспектор избрал для ночлега каморку, вырубленную в толще оборонительной стены, между двумя главными входами, где раньше было место дозорного. Одно смотровое окошко открывалось на мост, другое-во двор. В углу виднелось нечто вроде отверстия колодца.

— Как вы меня заверили, господин барон, этот колодец служил единственным входом в подземелья и, насколько помнят живущие, он заделан?

— Да.

— Таким образом, если не существует другого выхода, неизвестного для всех, кроме Арсена Люпэна, мы можем быть спокойны.

Он поставил в ряд три стула, с удобством на них растянулся, зажег свою трубку и вздохнул:

— Сказать правду, господин барон, надо было очень захотеть надстроить этаж над домиком, в котором я собираюсь окончить свои дни, чтобы взяться за такую примитивную работу. Расскажу об этом когда-нибудь своему приятелю Люпэну: он будет держаться за бока от смеха.

Барон, однако, не смеялся. Чутко прислушиваясь, он с растущей тревогой вопрошал тишину. Время от времени он наклонялся над колодцем и погружал в разверстый люк беспокойный взор. Пробило одиннадцать часов, полночь, час ночи. Внезапно барон схватил за локоть Ганимара, который вздрогнул, просыпаясь.

— Слышите?

— Конечно.

— Что это такое?

— Это я храпел.

— Да нет же, послушайте…

— А! Прекрасно, это рожок автомобиля.

— Так что?

— Так вот, не следует полагать, что Люпэн воспользуется автомобилем как тараном для того, чтобы разрушить ваш замок. И на вашем месте, господин барон, я бы просто заснул… как сделаю, с вашего позволения, я сам. Спокойной ночи.

Это был единственный повод для тревоги. Ганимар смог продолжить прерванный сон, и барон не услышал ничего, кроме его звучного и размеренного храпа.

На рассвете они вышли из своей каморки. Ясная тишина, утреннее спокойствие, какое бывает у берегов прохладных вод, обнимало замок. Кагорн — сияя от радости, Ганимар — по-прежнему невозмутимый поднялись по лестнице. Не слышалось ни звука. Ничего подозрительного.

— Что я говорил вам, господин барон? В сущности, мне не следовало соглашаться… Мне неловко…

Он взял ключи и вошел в галерею.

На двух стульях, скорчившись, с повисшими руками, оба агента спали.

— Гром и молния! Черт возьми! — проворчал инспектор. И тут же раздался крик барона:

— Картины!.. Сервант!..

Он заикался, задыхался, протягивая руки к пустым местам, к опустевшим стенам, из которых торчали гвозди, где еще висели теперь ненужные веревки. Ватто — исчез! Рубенсы — похищены! Гобелены — сняты! Витрины для драгоценностей — опустошены!

— И мои канделябры в стиле Людовика XV в… И подсвечник регентства!.. И богородица двенадцатого столетия!..

Он перебегал с места на место в растерянности, в отчаянии. Называл уплаченные цены, подводил итоги потерям, нагромождал числа, и все это — вперемешку, нечленораздельно, неоконченными фразами. Он топал ногами, корчился, сходя с ума от ярости и страдания. Словно вконец разоренный человек, готовый пустить себе пулю в лоб.

И если что-нибудь могло его утешить, то только изумление, охватившее Ганимара. Не в пример барону, инспектор не был в состоянии пошевелиться. Словно окаменев, он блуждающим взором окидывал окружающее. Окна? Заперты. Замки на дверях? Не тронуты. И никаких проломов в потолке. Следов взлома в полу? Все было в полнейшем порядке. Все, очевидно, исполнено методически, по безошибочному, логичному плану.

— Арсен Люпэн… Арсен Люпэн… — бормотал он в полнейшей подавленности.

Он подскочил к обоим агентам, словно гнев его вдруг подхлестнул, яростно встряхнул их, стал ругать. Ни один, однако, не проснулся.

— Их усыпили!

— Но кто?!

— Вот еще! Он, черт его возьми! Либо его банда, под его руководством. Это — в его манере. Его почерк, ошибки не может быть.

— В таком случае я погиб, все пропало.

— Да, все пропало.

— Но это же ужасно! Чудовищно!

— Жалуйтесь в полицию.

— К чему?

— Дьявольщина! Надо попытаться, у правосудия — свои возможности.

— Правосудие! Поглядите хотя бы на себя… В эту самую минуту Вы могли бы поискать улики, обнаружить что-нибудь, а Вы ни с места…

— Обнаружить что-нибудь, имея дело с Арсеном Люпэном! О чем Вы, милейший, Арсен Люпэн никогда не оставляет следов. У него не бывает случайностей. Я спрашиваю себя порой, не по своей ли воле он дал мне задержать себя там, в Америке!

— Значит, мне придется отказаться от своих полотен, от всего! Но ведь он украл жемчужины моих коллекций! Я отдал бы целое состояние, чтобы их вернуть. Если против него ничего нельзя предпринять, пусть он хотя бы назовет цену!

Ганимар пристально взглянул на барона.

— Пожалуй, в этом есть смысл… Вам это не кажется?

— Нет, нисколько. Что Вы имеете в виду?

— Эту мысль, которая ко мне пришла.

— О какой мысли речь?

— Мы еще к этому вернемся, если следствие ничего не даст… Только смотрите, ни слова обо мне, если хотите, чтобы дело мне удалось.

И добавил сквозь зубы:

— В сущности, хвастать мне пока нечем.

Оба агента между тем постепенно приходили в себя с тем пришибленным видом, с которым пробуждаются от гипнотического сна. С удивлением осматривались, пытались понять, где они. Ганимар задал им несколько вопросов; они ничего не помнили.

— И все-таки, вы должны были хоть кого-нибудь заметить!

— Нет.

— Вспомните!

— Да нет же…

— Вы что-нибудь выпили?

Они поразмыслили. Затем один сказал:

— Да, я выпил немного воды.

— Из этого вот графина?

— Да.

— Я тоже, — объявил второй.

Ганимар понюхал сосуд, попробовал содержимое. У воды не было ни особого привкуса, ни цвета.

— Так вот, мы теряем время зря. Не за пять минут решают загадки, заданные Арсеном Люпэном. Но, черт возьми, я клянусь, что он мне еще попадется. Второй тур выигран им. Но уж третий останется за мной!

В тот же день жалоба по поводу квалифицированной кражи была направлена бароном Кагорном против Арсена Люпэна, содержавшегося в тюрьме Санте.

Барону не раз пришлось, однако, об этом пожалеть, когда он увидел замок Малаки наводненным жандармами, прокурорами, следователями, журналистами, всеми любопытствующими, проникавшими во все углы, в которые им вовсе не полагалось соваться.