Франк Хеллер - Доктор Z Страница 26

— Нет! — Ответ раздался немедленно, без всяких колебаний. — Позвольте вас спросить, а почему вы это спрашиваете?

Доктор, казалось, не слышал его вопроса.

— Вы любите читать? — продолжал доктор.

— Да, но почему…

— Что вы читаете?

— Все, что попадется, но всегда классические произведения — Сервантеса, Данте, Шекспира.

— Вы музыкальны, да?

— Я играю на рояле, но только Бетховена.

— Так я и думал, — кивнув головой, сказал доктор.

— Вы так думали? Почему? — В его все еще несколько резком голосе послышалась некоторая запальчивость.

— Потому что, — приветливо ответил доктор, — вы имеете вид молодого идеалиста. Не обижайтесь на меня; я знаю, что современная молодежь, конечно, не любит этого слова.

Голубые глаза на загорелом лице юноши вспыхнули.

— Да, я идеалист! Я восхищаюсь всем великим, прекрасным и истинным! Моя мать внушила мне это. Да, доктор, она моя путеводная звезда!

Доктор одобрительно кивнул головой.

— Вы ничего не имеете против того, чтобы рассказать поподробнее о себе? — спросил он.

Юноша начал рассказывать о себе, о своем доме, об отце — ничего особенного, — но зато много говорил о матери. Доктор поощрительно кивал головой. Но когда его посетитель назвал свою фамилию, он сначала не поверил своим ушам. Нет, верно. У него сидел Аллан Фиц-Рой, сын Джеймса Фиц-Роя, пресловутый почтовый ящик — «почтовый ящик 526, Амстердам». Он постарался насколько мог скрыть свое удивление, и хотя инстинктивно чувствовал большую симпатию к молодому человеку, но его фразы непроизвольно стали чуть-чуть суше. Наконец пациент встал.

— Но чем же вы это объясняете, доктор? И что вы мне посоветуете?

Доктор пожал плечами.

— Я подумаю еще о вашем случае, — ответил он. — Может быть, вы зайдете ко мне еще раз завтра или послезавтра?

Молодой Фиц-Рой сказал «да» со смешанным чувством удивления, разочарования и — не ошибся ли доктор? — недоверия. Недоверия? Ах да, — почтовый ящик 526, почтовый ящик 526! «Не беспокойтесь о гонораре! — хотел было прибавить доктор, — приходите ко мне, как добрый знакомый!» Но подумав, он проводил своего молодого пациента до двери, не проронив ни одного слова.

2

На другой день часов около пяти вечера доктор сидел в погребке Белдемакера со своим старым приятелем полицейским комиссаром Хроотом, с которым он недавно расследовал дело о покушении на гранильную фабрику бриллиантов Фишера. Доктор, как бы между прочим, задал вопрос:

— Ну, что слышно в уголовном мире? Есть что-нибудь интересное?

Хроот, широкоплечий исполин, отрицательно покачал головой.

— Ну а у вас как, доктор? Может быть, вы что-нибудь расскажете?

— По крайней мере, один интересный случай есть, — ответил доктор поверх стакана с апельсиновой горькой. — Совершенно классический случай, который одобрительно приветствовал бы Нестор нашей науки. Один из тех, на которых он построил свою теорию, вызвавшую наиболее страстную полемику.

— Вы сказали об этом пациенту?

— Наоборот. И не собираюсь говорить ему. Если он придет еще раз, приложу все старания к тому, чтобы вытеснить из его головы факты.

— Почему?

— Ему нет еще девятнадцати лет. Это молодой мечтатель-идеалист. И расскажи я ему миф об Эдипе, прибавив, что это рассказ о нем самом, он убил бы или себя, или меня. Это было бы печально для обеих сторон, но всего печальнее для первой.

Комиссар улыбнулся несколько недоуменно.

— Эдипе? — спросил он.

— Разве вы не помните мифа о царе Эдипе? Ему было предопределено судьбой убить своего отца и жениться на матери. И Нестор нашей науки клянется честным словом, что, если бы каждый из нас давал волю своим врожденным инстинктам, такая трагедия разыгрывалась бы чаще всего в нашем мире.

Отвращение выразилось на лице комиссара. Он отставил от себя стакан.

— Да нет, вы сами не верите в то, что говорите! — почти взвизгнул он. — Убить своего отца… и это называется наукой! Это самое омерзительное, что я слышал в моей жизни!

Доктор одобрительно кивнул головой.

— Ну да, врожденные инстинкты не так уж хороши, — согласился он. — Какой-то философ сказал, что наибольшее чудо, какое ему известно, это город — любой город, — потому что тысяча существ, главный инстинкт которых убивать, живут вместе, не бросаясь в остервенении друг на друга. Но если Нестор нашей науки не ошибается, то страсти, которые живут в нас в зрелом возрасте, весь наш ужасный эгоизм и все его проявления — это ничто в сравнении с тем, что было заложено в нас в детском возрасте!

— Ах, оставьте, он совершенно не прав! Этого быть не может! — воскликнул комиссар. — Остерхаут, горькой!

— Ну подумайте, — сказал доктор. — Разве все наше развитие до момента рождения не представляет как бы итог развития всего нашего рода? Разве мы не должны проделать соответственное духовное развитие? Мы появляемся на свет с инстинктами всех наших предков. Впоследствии они сдерживаются под влиянием воспитания и дисциплины, но они проявляются затем снова, и где? — в наших снах! Там мы появляемся такими, какие мы есть на самом деле. Во сне мы совершаем поступки, на которые не решаемся бодрствуя! Во сне мы впадаем снова в свойственное нашему детству необузданное самовозвеличивание, и в нем нет недостатка ни в неудержимом стремлении к обладанию, ни в ревности или кровожадности — уверяю вас. Вы смотрите назад на это детство сквозь завесу тридцати-сорока лет и говорите, что оно было невинно! Оно было бессознательно, но отнюдь не так невинно, как вы думаете! И Нестор моей науки…

— Не хочу больше слышать о его омерзительных утверждениях, — проговорил комиссар дрожащим голосом. — Остерхаут, горькой!

— Возможно, что он заходит слишком далеко, — согласился доктор. — Из того, что он был основоположником анализа, составившего целую эпоху, отнюдь не следует, что он должен быть непогрешимым теоретиком. Знаете, даже я нахожу, что он слишком обобщает! Одно только верно: столкнись он с таким случаем, как у меня…

— Вы всё настаиваете на этом случае. А может быть, вы мне назовете фамилию? Конечно, я никому не скажу ее. Или профессиональная тайна не позволяет этого?

— Все, что доверяется мне, доверяется как духовному отцу, — ответил доктор. — Но, друг мой, я знаю вас и знаю, что вы не болтун. Его зовут — приготовьтесь к неожиданности — Аллан Фиц-Рой.

Комиссар отставил от себя стакан.

— Почтовый ящик 526? — спросил он.

— Почтовый ящик 526.

Комиссар долго сидел, о чем-то думая.