Семён Клебанов - Спроси себя Страница 25

И тогда Градова решила проверить его стойкое мужество — к этому приему часто прибегали судьи, дипломаты и разведчики.

— Установка перетяги совершалась при вашем участии?

— Да, до момента, когда я сломал ногу.

— Какая часть работы была выполнена к этому времени?

— Дело подходило к концу.

— Были нарушены технические нормативы?

— Нет.

— Все соответствовало вашим указаниям?

Бурцев неожиданно замялся.

— В общем, да.

— В общем или конкретно?

— Будем считать, что конкретно.

— Следовательно, ваше предложение обрело характер приказа?

— Я хочу уточнить. Я исходил из технических расчетов, которые произвел на месте.

— Окончательное решение приняли вы?

— Начальник запани не опроверг моих расчетов.

— Вы исключаете, что в тот момент авторитет вашей должности имел большую силу?

— Я тогда не думал об этом.

— Вы знали деловые качества подсудимых, когда приехали в Сосновку? — спросил Клинков. — Как вы их оценивали?

Бурцев не торопился с ответом!

— Вы поняли мой вопрос?

— Да, — сказал Бурцев. — Мне показалось, что они опытные работники.

— А что вы можете сказать теперь?

— Я и сейчас утверждаю, что они были хорошими сплавщиками.

— Были? До какой поры? — вмешалась в допрос Градова.

— На их долю выпало трудное испытание. Об этом забывать нельзя, — сказал Бурцев и впервые оглянулся на скамью подсудимых, видимо, хотел увидеть, как Щербак отреагирует на его ответ.

Но Алексей в это время смотрел в дальний угол зала, где сидел Костров, второй секретарь райкома партии. И когда их взгляды встретились, Костров улыбнулся Щербаку.

О том, что персональное дело Алексея Щербака будет обсуждаться на бюро райкома партии, второй секретарь Виктор Антонович Костров узнал накануне и сразу отправился к Супоневу. Кабинет первого секретаря был напротив, его хозяин переодевался, ловко и привычно наматывая портянки, видимо, готовился к отъезду.

— Как думаешь со Щербаком поступить, Константин? — спросил Костров, закрыв за собой дверь, обтянутую дерматином.

— Будем исключать.

— Мне это кажется странным.

— Интересно, как бы ты поступил на моем месте?

— Не торопился бы.

— Звонили из обкома, просили обсудить.

— И ты сразу на всю катушку? Нельзя же так, Константин. В первую очередь мы обязаны подумать о человеке.

— Это все лозунги! — рассердился Супонев. — Вспомни историю с Полухаем. Тогда мне здорово досталось за то, что ограничились строгим выговором.

— Полухай — жулик.

— Ситуацию не чувствуешь. Мы должны пойти на крутые меры, — твердо сказал Супонев.

— Должны ли? Есть у нас полная обоснованность обвинений, предъявленных коммунисту?

— Следствие установило, что Щербак прямой и главный виновник аварии. Ты посмотри в глаза правде! В конце-то концов, мы руководители района, черт возьми! — Супонев подтянул голенища. — Мне позарез нужно выехать в рыбацкий поселок, а вместо этого я должен убеждать тебя, святого апостола, в том, что надо уметь бороться за партийную честь.

Костров погладил ладонями потертое местами зеленое сукно стола и сказал:

— Ты не задумывался над тем, что Щербаку помогли стать виновником?

— Не понимаю.

— Помогли совершить ошибку.

— Он двадцать лет на запани! — вспыхнул Супонев. — Это не вариант.

— Завтра и райком может совершить ошибку.

— Демагогия тебе не к лицу, Виктор.

— Я понимаю, что и райком не застрахован от ошибок, — продолжал Костров. — Только каждый наш промах отзовется великой человеческой болью.

— Зачем этот спектакль? Говорим о Щербаке, а не об ошибках райкома. Твое мнение, Костров?

— С бедой, которая постигла запань, пришла и неуверенность Щербака.

— Ничего себе работничек.

— Ты пойми, о чем речь. Представь себе картину, когда лес прет, все сметая на пути. С ума сойдешь! Зачем он согласился ставить перетягу? В этом ошибка.

— Все-таки ошибка. В иное время за…

— Нынче другое время, — перебил Костров.

— Ладно. Но почему, скажи мне, у Щербака не нашлось времени позвонить о беде нам, в райком? Почему своего мнения не имеет? А теперь миллион рублей козлу под хвост. Ты думаешь, нам за это отвечать не придется?

— Я готов отвечать. Я в Щербака верю.

Костров достал из кармана розовый носовой платок и вытер пот со лба. На какое-то мгновение в кабинете возник пряный запах духов.

— Щербака будут судить. Тебе известно, что, если член партии — так записано в уставе — совершает проступки, наказуемые в уголовном порядке, он исключается из партии.

— Именно! Наказуемые! Но только суд может установить виновность Щербака.

— И он признает его виновным!

— Этого никто не знает.

— Я знаю!

— У меня на этот счет есть свое мнение. Это труд, сопряженный с ежедневным риском.

— Накурил, черт. — Супонев недовольно поднялся из-за стола, открыл окно и жестко сказал: — Будем исключать Щербака.

— Разве у нас нет мужества, чтобы принять удар на себя?

— Если суд признает Щербака виновным, мы с тобой будем иметь весьма бледный вид.

— А если суд оправдает его?

— Такого быть не может. Время рассудит нас, Виктор Антонович, — сказал Супонев. — Возможно, на бюро мы сможем лучше понять друг друга.

Судья Градова, слушая показания Бурцева, улавливала в его беспокойных глазах смутную тревогу. Сначала ей показалось, что свидетель часто менял позу и разжимал кисти рук от усталости. И тогда судья снова предложила ему сесть, но Бурцев отказался. Ее поразило не столько физическое мужество свидетеля, сколько неиссякаемое упорство, с каким он соблюдал верность своему заявлению: мне лучше стоять.

Но, продолжая допрос, Градова все больше убеждалась, что беспокойство, охватившее Бурцева, вызвано каким-то душевным бореньем. Случись такое в иной жизненной обстановке, она бы просто спросила собеседника, что его тревожит, но сейчас это было невозможно. Оставался один путь — ставить перед ним такие вопросы, которые исподволь привели бы судью к пониманию другого, скрытого от глаз внутреннего мира свидетеля.

Градова спросила:

— Предусматривает ли инструкция все виды угрожаемых положений?

— Нет. Сделать это трудно. Стихия выступает всякий раз в новой роли.

— Значит, в Сосновке стихия разыграла спектакль, до сих пор невиданный?

— Возможно, в долгой истории сплава и было где-то подобное.

— Я говорю про Сосновку.

— Здесь такого не случалось.