Эллери Куин - Последняя женщина в его жизни. Приятное и уединенное место Страница 24

Эллери усмехнулся:

— Эл однажды показывал мне фото матери. Она была маленькой и женственной.

Старик нахмурился:

— Может, ты наконец уберешься из моего офиса и дашь мне немного поработать? — Он был старомоден, и намеки на возможные нездоровые отношения между матерью и сыном его не забавляли. — Куда ты теперь? — спросил инспектор, когда Эллери открыл дверь.

— Хочу задать Элу пару вопросов о Джонни. Потом расскажу тебе об этом.

Мисс Смит сказала, что мистер Марш занят с клиентом и его нельзя беспокоить ни при каких обстоятельствах, да и в любом случае он принимает только по предварительной договоренности. Если, конечно, говорил ее враждебный взгляд, речь не идет о детективном бизнесе, который, как подсказывал ей опыт, постоянно ассоциируется с присутствием некоего Эллери Квина. Судя по мимике, мисс Смит, будь она босоногой и неопрятной, с удовольствием бросила бы ему в лицо слово «свинья», но, будучи леди и, несомненно, дочерью викторианской мамаши, она могла выразить свое отвращение лишь посредством тона и взгляда.

Мистер Квин, всегда остававшийся джентльменом в присутствии леди, нацарапал несколько слов на листке бумаги и с предельной politesse[42] осведомился, не передаст ли мисс Смит в качестве секретаря записку мистеру Маршу, невзирая на клиента.

— Я не могу этого сделать, — заявила мисс Смит.

— Вы меня удивляете. Я бы поверил, если бы вы сказали, что не хотите этого сделать, но поскольку вы выглядите вполне здоровой и не утратившей способности передвигаться…

— Считаете себя умником? Всегда готовы смеяться над другими.

— Ничего подобного. Просто я вижу свой долг перед семантической гигиеной в том, чтобы не оставлять без внимания речевую неряшливость.

— Должно быть, вам приходится нелегко, когда вы слушаете, как радио- и телереклама засоряют английский язык.

— Как чудесно, мисс Смит! У вас есть чувство юмора! Так вы передайте эту записку Элу?

— Вы тоже ошиблись! Сказали «передайте» вместо «передадите»!

— Увы! Это доказывает, что даже чистейшие из пуристов способны ошибаться. Как насчет записки, мисс Смит?

— Вы ошиблись нарочно! Вы просто морочите мне голову!

— Могу добавить, что восхищаюсь вашей головкой с первого взгляда… Ага, вы улыбаетесь! Это уже прогресс.

В этот момент из кабинета вышел Эл Марш и озадаченно посмотрел на секретаршу.

— Мисс Смит сама не своя, Эллери. Это результат твоего шарма или что-то случилось?

— Едва ли первое и, безусловно, не второе. Просто я хотел спросить у тебя кое-что о Джонни. Это не займет и минуты…

— Сейчас у меня даже минуты свободной нет. Старик в моем кабинете и так относится ко мне скептически. Он считает уголовным преступлением заставлять ждать человека его возраста — ему девяносто. Как насчет того, чтобы встретиться у меня дома около семи? Пообедаешь, если у тебя нет других планов. Луи раньше работал поваром в «Павильоне». Мисс Смит даст мой адрес, если у тебя его нет.

Марш жил в двойной квартире в пентхаусе на Саттон-Плейс. Оказавшись высоко над мрачным городом, откуда, несмотря на дату, еще не вполне ушла зима и где еще не совсем обосновалась весна, Эллери купался в роскоши. Слуга по имени Эстебан проводил его в обширную холостяцкую гостиную, полную феодального дуба, испанской стали, бархата, латуни, бронзы, увешанную вплоть до высокого потолка охотничьими трофеями и оружием. В ожидании Марша Эллери бродил по комнате, размышляя, в какую сумму все это могло обойтись.

В помещении не было ни следа модернизма — его антураж навевал воспоминания об эксклюзивном мужском клубе девяностых годов прошлого века. В маленьком спортзале, смежном с гостиной (дверь была открыта), виднелись гири, штанги, тренажеры, параллельные брусья, боксерская груша и другие атрибуты атлета не первой молодости. Но имелись и сюрпризы.

Половину короткой стены занимал музыкальный центр, предназначенный для высококачественного воспроизведения долгоиграющих пластинок и кассет, среди которых превалировали Чайковский и Бетховен, — подобные романтические пристрастия не ассоциировались у Эллери с Маршем. В данный момент звучала ария князя Гремина из «Евгения Онегина». Эллери узнал голос Шаляпина, в чьем великолепном басе он нередко искал ободрения.

Особенно очаровал его застекленный книжный шкаф, где стояли редкие американские, французские и английские издания Мелвилла, Рембо, Вердена, Генри Джеймса, Пруста, Уайльда, Уолта Уитмена, Жида, Кристофера Марло и многих других литературных гигантов, при виде которых Эллери ощутил зуд в бумажнике. Столь же редкие художественные альбомы в основном содержали репродукции картин и фотографии скульптур да Винчи и Микеланджело. Ряд ниш в дубовых стенах занимали бюсты исторических личностей, очевидно восхищавших Марша, — Сократа, Платона, Александра Македонского, Юлия Цезаря, Вергилия, Горация, Катулла, Фридриха Великого, лорда Китченера, Лоренса Аравийского и Вильгельма фон Гумбольдта.

— Вижу, ты осматриваешь мои сокровища, — сказал вошедший Марш, выключая музыку. — Прости, что заставил тебя ждать, но старик не отставал от меня весь день. Выпьешь? — Он успел переодеться в домашний костюм, шелковую рубашку с открытым воротом и мексиканские сандалии.

— Только не бурбон.

— Не увлекаешься нашим туземным эликсиром?

— Однажды я им надрызгался и с тех пор не выношу его запаха.

Марш отошел за стойку огромного бара и начал исполнять обязанности бармена.

— Неужели ты напился?

— Ты говоришь так, словно это уголовное преступление. Тогда меня как раз покинул свет моих очей.

— У тебя был роман с девушкой?!

— Не с мужчиной же. За кого ты меня принимаешь, Эл?

— Ну, не знаю. Вот тебе джин со льдом — самое далекое от бурбона, что можно себе представить. — Марш опустился в массивное кресло, словно уменьшившее его в несколько раз, и понюхал приготовленную им смесь загадочных ингредиентов. — Просто я никогда не думал о тебе как о человеческом существе, Эллери. Должен признаться, я испытываю облегчение.

— Спасибо на добром слове, — отозвался Эллери. — Завидую твоим первым изданиям. Начинаю понимать все преимущества богатства.

— Аминь, — промолвил Марш. — Но ты ведь приходил в мой офис и пришел сюда не любоваться моими раритетами. Что у тебя на уме?

— Помнишь тот субботний вечер в Райтсвилле, Эл?

— Он выжжен у меня в памяти каленым железом.

— Как тебе известно, я подслушивал на террасе, когда Джонни произносил речь о своих намерениях, связанных с новым завещанием.