Джон Карр - Проклятие бронзовой лампы Страница 2

— Но прежде чем ты вернешься в Англию…

— Да, Сэнди?

— Ты думала о том, что я тебе сказал вчера вечером?

Хелен отвела взгляд, точно стремясь избежать этой темы, но не зная, как это сделать.

— Конечно, — продолжал Сэнди, — я ничего не стою. Если бы ты оказала мне честь стать моей женой, тебе, безусловно, пришлось бы меня содержать.

— Не говори так!

— Почему? Ведь это правда. — После паузы он продолжал тем же невозмутимым тоном: — При обычных обстоятельствах я мог бы воспользоваться своими успехами в обществе. Я первоклассно играю в гольф и бридж, танцую, обладаю поверхностными знаниями египтологии…

— Не такими уж и поверхностными, Сэнди, если сказать по справедливости.

— Допустим. Потому что египтологией ты интересуешься, а гольфом, бриджем и танцами — не особенно. Ты очень серьезная девушка, Хелен.

В глубине души ни одной девушке не нравится, когда ее называют очень серьезной. Хелен Лоринг устремила на Сэнди беспомощный взгляд. В ее сердце боролись сомнение, смущение, привязанность к старине Сэнди и надежда, что его слова не вполне соответствуют мыслям.

— В этих областях, — продолжал Сэнди, — я не уступлю тебе и готов добиться успеха в любых науках — от владения эсперанто до изучения тропических рыб. Я… — Он оборвал фразу, а когда снова заговорил, его тон резко изменился. — Какого черта я произношу монологи, точно из пьесы Ноэла Кауарда?[7]

— Пожалуйста, Сэнди!..

— Я люблю тебя — и этим все сказано. Только не говори, что я тебе нравлюсь, это я и так знаю. Вопрос в том, как ты относишься еще кое к кому. — Помолчав, он добавил: — Например, к Киту Фэрреллу?

Хелен попыталась посмотреть ему в глаза — и не смогла.

— Не знаю, — выдавила она.

— Полагаю, ты увидишься с Китом, когда вернешься в Лондон?

— Думаю, да.

Сэнди снова опустил подбородок на руки.

— Некоторые люди, — заметил он, — считают мистера Фэррелла обычным трепачом. Я-то — нет, я знаю ему цену. Но все это чертовски неправильно!

— В каком смысле неправильно?

— Ну, посуди сама! С одной стороны — красавчик Кит Фэррелл. С другой — я, чья физиономия способна не только остановить часы, но и запустить их в обратную сторону.

— О, Сэнди, неужели ты думаешь, что это имеет значение?

— Да, думаю.

Смущенная, Хелен вновь отвела взгляд.

— Это ему надо быть светским львом, — настаивал Сэнди, — а мне — судейской крысой. Так ведь нет — совсем наоборот! Этот парень по-настоящему интересуется протоколами процесса Уислби против Баунсера в 1852 году. А ты, — закончил он тираду, — очень серьезная девушка. Когда ты в последний раз смеялась?

К его удивлению, Хелен громко расхохоталась.

— Вообще-то сегодня утром, — ответила она.

— Вот как? — с подозрением осведомился Сэнди, как будто его возмущало, что кто-то другой заставил Хелен смеяться.

— Да. В этом отеле остановился один мужчина…

Сэнди ударил себя по лбу.

— Прекрати, идиот! Этот человек мне в отцы годится!

— Как его зовут?

— Мерривейл — сэр Генри Мерривейл.

Несмотря на беспокойство, отразившееся в ее темно-карих глазах, Хелен запрокинула голову и устремила взгляд в угол потолка с выражением явного удовольствия. Многие люди могли бы сообщить ей, что, хотя присутствие сэра Генри Мерривейла зачастую вызывает бешеный гнев, оно всегда способно справиться с избытком серьезности.

— Он, кажется, поправлял здесь свое здоровье, — объяснила девушка, — хотя с виду вполне здоров. Сэр Генри сказал, что завтра уезжает, так как эффект, оказываемый на его кровяное давление постоянным надувательством, сводит на нет благотворное воздействие климата. А тем временем составляет грандиозный альбом вырезок.

— Каких вырезок?

— О его собственной деятельности. Из газетных подшивок за много лет. Сэнди, этому альбому нет цены! Это…

На маленьком столике возле рояля зазвонил телефон.

Последовала пауза, словно ни Сэнди, ни Хелен не хотели двигаться с места. Потом девушка вскочила и бросилась к телефону. Хотя лицо Хелен, когда она сняла трубку, было в тени, Сэнди увидел, как заблестели ее глаза.

— Твой отец? — спросил он. Хелен прикрыла рукой микрофон.

— Нет. Это доктор Макбейн из больницы. Отец… едет сюда.

В трубке между тем продолжали говорить, хотя Сэнди не мог разобрать слов. Нервы у него были на пределе — ему казалось, что за это время можно было передать тридцать сообщений. Наконец Хелен положила трубку на рычаг с громким щелчком, свидетельствующим о дрожи в руке.

— Профессор Гилрей умер, — произнесла она.

За окнами начало темнеть. Приближалось время магриба — призыва к молитве на закате солнца, звучащего с минарета каждой мечети в Каире. Комнату недавно отремонтировали. Запах краски и полированной мебели, даже пыль с желтой атласной обивки, казалось, проникали в легкие, затрудняя дыхание.

Сэнди вскочил со стула.

— Это невозможно! — крикнул он.

Девушка молча пожала плечами.

— Говорю тебе, Хелен, это невозможно! Укус скорпиона не более опасен, чем… чем… — Сэнди порылся в памяти в поисках сравнения, но не нашел ничего подходящего. — Должно быть, причина в чем-то другом.

— Он умер, — повторила Хелен. — Знаешь, что теперь скажут?

— Знаю.

— Уже пошел слух о связанном с гробницей проклятии. Я даже читала статью, предупреждающую о бронзовой лампе. — Хелен стиснула кулаки. — После всех неприятностей, свалившихся на отца, это уже слишком.

Вдалеке хлопнула дверь. В прихожей послышались медленные шаги. Дверь в гостиную открылась и затворилась за человеком, который выглядел так, словно он состарился за несколько часов.

Джон Лоринг, четвертый граф Северн, был крепким мужчиной среднего роста, с бурым от загара лицом, на фоне которого волосы и усы стального оттенка казались мышино-серыми. Две глубокие морщины на щеках, тянущиеся от ноздрей к подбородку, придавали ему выражение суровости, вовсе не свойственной его характеру. Подойдя к желтому дивану, лорд Северн сел на него и опустил плечи. Прошло несколько секунд, прежде чем он поднял взгляд и спросил:

— Вам Макбейн звонил?

— Да.

— Не повезло. — Лорд Северн тяжело вздохнул. — Но ему ничем не могли помочь.

— Неужели укус скорпиона?.. — начал Сэнди.

— Это вопрос того, — отозвался лорд Северн, — что врачи именуют выносливостью организма. Для одних людей он не страшнее укуса москита, а для других может оказаться роковым. Бедняга Гилрей принадлежал к последним. — Он засунул руку под летний пиджак, нащупывая сердце. — Сказать по правде, Хелен, я и сам неважно себя чувствую.