Тим Саймондс - Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник) Страница 2

В ту апрельскую пятницу 1900 года мы начинали расследовать дело о болгарском кодексе. Со страшным скрежетом огромный состав тронулся в долгий путь до Стамбула. Вскоре мы оставили позади Париж, и поезд, разогнавшись до пятидесяти миль в час, стал двигаться почти бесшумно и плавно, без толчков, так что казалось, будто мы стоим на месте.

За два дня до описываемых событий нашу скромную квартиру на Бейкер-стрит посетила важная персона, известная всей Европе. Характер и склад ума нашего гостя были столь необычными, что я помню мельчайшие подробности того визита, хотя с тех пор прошло уже много лет, заполненных необыкновенными и опасными приключениями.

Я сидел за своим письменным столом в доме 221-b по Бейкер-стрит, заканчивая отчет о нашем последнем деле для журнала «Стрэнд». Мысли мои в тот момент были столь же далеки от событий, происходящих в одном беспокойном балканском государстве, как и от марсианских каналов, проложенных некими трудолюбивыми ирригаторами[1].

Лондон, где зима и так не слишком сурова, стоял на пороге волнующей весны. Я бросил взгляд через скверик на заднюю стену, за которой лежала Мортимер-стрит. Не единожды, опасаясь подвергнуться нападению на Бейкер-стрит, мы выбирались из дома этим путем. Глядя, как разворачиваются листья на могучих лондонских платанах, я и не подозревал, что вскоре мы будем рисковать головой в далекой стране, малознакомой и не слишком интересной большей части цивилизованного мира.

Ближе к вечеру я закончил рукопись и по старой привычке запустил ручку в стену. Это означало, что очередной рассказ завершен и я могу прогуляться до редакции, располагавшейся на Саутгемптон-стрит. А там уж редактор журнала «Стрэнд» поручит иллюстратору Сидни Пейджету сделать несколько зарисовок к моему очерку.

Между тем по лестнице, привычно перемахивая сразу через три ступеньки, поднимался Холмс. Прислонившись к двери, он победно помахал чеком, выписанным на банк «Коуттс», весьма почтенный по возрасту и репутации.

– Мой дорогой Уотсон, – сказал он весело, – с дневной почтой пришел наконец выписанный герцогиней Тимау чек. Приглашаю вас отужинать сегодня в любом ресторане Лондона по вашему выбору. Может, отправимся в Гринвич и отведаем рыбных блюд в «Корабле»?

Это был приятный сюрприз. Когда судьба улыбается мне, я позволяю себе угоститься в клубе куропаткой или упитанным фазаном, что вырывает двухдневное содержание из моей военной пенсии. В особых случаях я заказываю кролика с брокколи и пирожные «Леди Петтус». Холмс же, даже обедая за счет состоятельного клиента, непременно просит подать его любимую солонину «Бенитес» из консервной банки.

– Я готов, Холмс, хоть сейчас.

– А если все-таки не «Корабль»… Где бы нам отпраздновать свою удачу? – продолжал мой друг.

– Ну, если вас действительно устроит любой лондонский ресторан, предлагаю отужинать у Симпсона, в «Большом сигарном диване».

– Прекрасный выбор, – одобрил Холмс.

В семь часов того же вечера метрдотель упомянутого заведения усадил нас за столик у окна, откуда открывался чудесный вид на театры «Водевиль» и «Стрэнд», охваченные в этот час особым оживлением. У Симпсона появлялось немало знаменитостей, среди которых были британский премьер Уильям Гладстон и большинство величайших писателей нашего времени. Сам Чарльз Диккенс в День всех усопших верных[2] занимал здесь столик – всегда один и тот же, – чтобы потолковать с единомышленниками из «Клуба призраков»[3] об оккультизме, египетской магии и ясновидении.

Нам вручили роскошное меню, а через некоторое время появился шеф-повар, величаво вышагивающий рядом с официантом, который катил перед собой серебристый сервировочный столик. Холмс заказал ростбиф, и ему отрезали несколько ломтиков от большого куска запеченной говядины. Я же, превысив свои обычные траты, отведал копченой лососины, которую обычно заказывают состоятельные клиенты. На десерт мы выбрали фирменное блюдо – воздушный бисквит с нежным ванильным кремом.

Холмс вдруг погрустнел и задумался. Я поинтересовался, чем вызвана такая перемена в его настроении. На что мой друг со вздохом ответил:

– Уотсон, я жажду перемен. Пока вы строчите свои леденящие кровь рассказы, я сижу в одиночестве и с нетерпением ожидаю звонка в дверь. В последнее время наши расследования ограничивались недолгими вылазками на какую-нибудь шикарную виллу в пригороде Лондона или в сельскую глушь. Конечно, я мог бы заняться химическими опытами с недавно открытыми газами, но мне этого мало. Я нуждаюсь в чем-то более необычном, если хотите, экзотическом.

– Быть может, на вас так влияет наступление нового века или эта чудесная весенняя погода? – предположил я. – Весна несет с собой смутные ожидания и жажду перемен. Даже в природе ощущается какое-то волнение.

– И подумать только, какая бездна событий происходит за пределами Бейкер-стрит, где жизнь так однообразна! – продолжал Холмс, не обращая внимания на мои слова. – В Париже и Вене, где царят Ротшильды, публика кружит в котильонах и развлекается постановкой «живых картин». Сам Штраус дирижирует на придворных балах. В моду входят полеты на воздушном шаре. Придворная актриса Катарина Шратт[4] поднималась в воздух уже три раза.

Сейчас, одетый на выход, в черном пиджаке свободного кроя и крахмальном воротничке, Холмс выглядел в высшей степени респектабельным. Но послушали бы вы, как вздыхала наша квартирная хозяйка, когда вытирала от пыли, начищала щеткой и намывала разные милые пустячки в его комнате. Огромное остроконечное копье. Медвежий череп. Настенную тарелку с изображением великого английского боксера еврейского происхождения Даниеля Мендозы – по мнению Холмса, отца кулачного боя. Резную деревянную фигуру полубога Мауи. Гарпун с гравировкой на ручке: «Пароход „Морской единорог“. Данди»[5]. Ласты тюленя. Теннисные ракетки и биты для игры в крикет, к которому Холмс пристрастился за время короткого пребывания в Оксфорде и Кембридже. Да, я бы не назвал своего друга аккуратным. Для химических опытов он запросто мог использовать большое треснутое бело-синее блюдо, добытое во время осады Александрии в 1882 году сыном одного моего пожилого пациента, а то и подаваемую на стол масленку.

– Вам ли жаловаться на скуку, Холмс? – попенял я ему, улыбаясь и отложив в сторону салфетку. – К вашим услугам прибегают самые важные персоны, приглашая разделить с ними трапезу. Всего две недели назад вы раскрыли случай, который я назвал бы «Делом о великане». Вам удалось доказать, что следы под окном оставлены ходулями, а не приставной лестницей.