Ипполит Рапгоф - Тайны японского двора. Том 2 Страница 10

Палки носилок были вывинчены и на длинных полотенцах, подложенных под своеобразный домик, тело принца было опущено на значительную глубину.

Японцы-кавасы принялись руками забрасывать могилу землей.

В это время вокруг могилы с неимоверной быстротой вырос огромный костер.

Пламя должно было выражать радость о том, что принц соединяется с своими великими предками.

Оглашая воздух грустным пением, бонза обошел могилу. Его примеру последовали служки в черных масках.

Шаги стали учащаться и перешли в пляску.

На свежей могиле вырос маленький холм.

XLII. Отъезд барона

Ошеломленный ужасным известием, барон тотчас кинулся на набережную Орсе.

На его счастье, Канецкий оказался дома.

Рассказав в кратких чертах все происшествие, барон высказал предположение, что принцесса отправлена в Тулон.

— Я бы сейчас обо всем этом заявил префекту и одновременно газетам, — промолвил Канецкий.

— Нет, дорогой, я предпочитаю оставить их всех в полном неведении, — возразил барон.

— Так ты едешь вслед за принцессой?

— Конечно, я полагаю, что и ты на моем месте сделал бы то же самое.

— Желаю тебе полного успеха. Деньги есть?

— Есть пятьдесят тысяч франков, а этого хватит. Ну, а если не хватить, то дядя переведет мне из Померании требуемую сумму.

— Они, очевидно, выехали в Тулон с почтовым, в семь часов.

— Ну, а я выеду в десять с половиной с поездом-гармония.

— Я тебя пойду провожать.

— Нет, уж это, пожалуй, при всем желании видеть тебя, я должен отклонить.

Канецкий трижды перекрестил барона, пожелав ему еще раз полного успеха.

— Не ленись, пиши, — крикнул ему Канецкий вслед.

Но барон только махнул рукой. Он торопился заехать в гостиницу и захватить свой багаж.

— Как бы мне только не опоздать, — тревожился барон.

Ровно в десять с половиной часов барон уже сидел в своем купе.

Все его мечты, помыслы и стремления были там, где-то далеко, на берегах Средиземного моря, где громадные пассажирские пароходы англо-японской компании поджидали своих туристов.

Сердце барона учащенно билось.

Пережитые волнения наложили свою печать на прежде столь беспечное настроение этого жизнерадостного человека.

Когда барон садился в вагон на дебаркадере Лионского вокзала, за ним следили два скромно одетых брюнета. Они стояли в разных концах платформы, в стороне от сильного движения.

Поезд ушел и немедленно эти два незнакомца вышли на середину платформы,

Они о чем-то говорили, а затем прошли в ярко освещенное бюро телеграфа.

Барон, сидя в своем комфортабельном купе, и не подозревал, что за ним следили японские шпионы.

Он в душе радовался тому, что незаметно, как ему казалось, проник на Лионский вокзал.

Какие-нибудь два часа разделяли его от принцессы, а между тем она казалась ему каким-то недосягаемым фантомом.

«Сколько бы я дал за то, чтобы предшествовавший поезд где-нибудь был бы задержан каким-нибудь неожиданным обстоятельством», — думал барон.

Наступала ночь.

Поезд мчался среди темных равнин.

Но вот пейзаж изменился. Равнину сменили горы и туннели.

На одной из остановок барон отыскал начальника станции.

— Не провозили ли сейчас труп по направлению к Тулону?

— О, нет, это было бы мне известно!

— В таком случае позвольте вас спросить, — не везли ли молодую женщину маленького роста, брюнетку, похожую на японку, в связанном виде в предыдущем поезде?

— Я никакой такой женщины не видел. Дежурным был мой помощник, и он мне только говорил, что везли какую-то сумасшедшую. Очень может быть, что сумасшедшая и была связана, — добавил начальник станции, — но помощник об атом мне ничего не докладывал.

— Это удивительно.

Барон поспешил к своему купе, и едва он успел войти, поезд снова помчался, приводя вагоны в сильное сотрясение.

— Так вот как… ее, очевидно, везли в роли сумасшедшей, — рассуждал барон, — О, я ее догоню, спасу ее, бедную! С оружием в руках буду ее спасать из рук этих негодяев.

XLIII. Тонкие намеки

В роскошном палаццо в конце улицы Гинца с восточной роскошью проживал магараджа Ташитцу.

Обстановка его дворца представляла собой смесь всевозможных стилей.

Кабинет магараджи служил предметом толков и разговоров во всем Токио.

На стенах было развешано древнее оружие индийцев с их своеобразными щитами, алебардовидными мечами и пиками. Все это оружие было украшено клыками носорогов, кабанов, рогами лося и тибетского яка.

В комфортабельном кресле, по характерному лицу сидевшего, мы сразу узнали виконта.

Магараджа сидел за письменным столом, покуривая витые сигары «манила», против него сидел виконт Джук-Чей.

— Почему вы мечтаете выдать нашу дочь именно за принца крови? Чем принц Фушима лучше японского виконта или графа? — спрашивал Джук-Чей.

— Не забывайте, дорогой виконт, — спокойно ответил магараджа, — что принцесса Хризанта должна остаться в том высоком положений, какое ей присвоено как потомку великого микадо. Хотя мы с вами и знаем, что она моя дочь, а не дочь Коматсу, но — кому какое дело? Она носит эту громкую фамилию и титул высочества; а потому всякий другой брак будут считать мезальянсом.

— А как же принцессу отдали за Кодаму, а другую за ныне покойного генерала Ямато?

— Я это знаю, и прекрасно помню тот крик, который поднялся при дворе и даже находил отголоски на столбцах консервативной печати.

— Простите, но я не разделяю вашего мнения. Мне казалось бы, что в современной Японии уже не существует более каст и я полагаю, что талант такое же благородство, как и дворянство. Ведь это мы только считаем наших принцев кровными принцами и высочествами, но я убежден, что по своим дарованиям и по своим внешним признакам — это какие-то дегенераты измельчавшего, умирающего или, по крайней мере, отживающего рода.

Джук-Чей встал и, как бы желая подчеркнуть свое физическое превосходство, выпрямился во весь рост.

— Вот мы с вами люди, как люди: и рост у нас, а мускулы, и сила, а эти принцы… ведь они на хорошем коне всем кажутся какими-то пигмеями. Не правда ли?

Магараджа, которому возражения виконта, по-видимому, не понравились, сморщил брови и усиленно продолжал раскуривать сигару.

— Оставим этот разговор. Вы, конечно, в этом мало заинтересованы и смотрите на вопрос брака с вашей рациональной точки зрения. Но это вряд ли правильно, а впрочем, нам лучше каждому остаться при своем особом мнении,