Слезы Вселенной - Екатерина Николаевна Островская Страница 29

Лена не стала спрашивать, почему он все время вспоминает соседскую девочку.

– Я не помню ее семью, только ее маму немного. Она приходила к нам помогать, когда моя лежала в больницах, но потом у Владимира Петровича появилась аспирантка, которая взяла заботу о нем в свои руки… Аспирантка, которая потом стала проректором Полозовой[25], не пускала на порог ни соседскую девочку, ни ее маму. Но с Верой мы все равно встречались во дворе. Я точно не помню, сколько ей было лет, но у нее уже были свидания с мальчиками. Да какие там свидания – ей было-то лет одиннадцать-двенадцать. Но она рассказывала мне с подробностями, как ходила в кино с одним своим ухажером, а потом с другим ездила в зоопарк. Мальчики писали ей письма, то есть бросали записки в почтовый ящик. Девочка их вынимала и читала мне вслух. Мы обе хохотали, потому что мальчики признавались в любви весьма откровенно для их возраста.

– Я отправлю в колонию фото Вероники, чтобы его показали подельнику Пятииванова. Возможно, он ее вспомнит. Поднял старые сводки по городу: в них Вера, или Вероника Кала, не фигурирует.

– А что ты хочешь узнать?

– Когда узнаю, сразу станет понятно, – объяснил Игорь.

– Логично. Был такой немецкий математик Давид Гильберт. В начале двадцатого века он поставил перед математической наукой двадцать три проблемы, которые надо решать. Некоторые эти задачи уже решены, а некоторые решить почти невозможно, потому что Гильберт и сам не знал, чего он хочет. Например, четвертая проблема о прямой как кратчайшем расстоянии между точками. Я попыталась решить эту задачу, но мое решение принять невозможно, потому что у меня получалось, что прямая – не кратчайшее расстояние между точками.

– Вот и я не знаю, – вздохнул Гончаров, – вдруг я определю свою задачу, а потом выяснится, что мое решение принять невозможно. Завтра сяду и подумаю…

– Завтра вечером мы идем к Сориным слушать стихи, – напомнила Лена.

Глава тринадцатая

Вероника поднялась раньше обычного времени. Услышала утренний колокольчик и решила долго не нежиться в постели. Немного привела себя в порядок и спустилась на кухню, где хлопотала у плиты Светлана Петровна. Долго обсуждали, какие закуски приготовить гостям. Потом решили докупить фруктов, и сделать это вместе.

– Вы сами поедете на рынок? – удивилась Светлана Петровна.

– А почему нет? – ответила Вероника весело. – Я что, никогда не была на рынке? Я что, по-вашему, какой-то особенный человек, который думает, что булки растут на дереве?

Вызвали Николая Левченко, и он повез их на «Траверсе» службы безопасности на рынок. С ними отправился один из ребят, охраняющих поместье. Парень взял с собой пистолет, потому что охране стало известно от полиции, что неподалеку несколько раз видели подозрительных людей. А потому он все время был молчаливым и напряженным.

Но когда возвращались, нагруженные виноградом, мандаринами, дынями и хурмой, охранник вдруг спросил:

– Правда, что к вам приедут сегодня поэты?

– Абсолютная правда, – подтвердила Вероника. – А вы тоже хотели бы послушать?

– Не-а, – ответил парень, – не хочу. Просто я к тому, что и сам писал когда-то стихи. Только это было, когда я в армии служил. Стихи сами лезли в голову. Я в нарядах стою, а они лезут и лезут. Пацанам из нашей роты потом читал: им мои стихи нравились.

– А нам почитаете? – предложила Вероника.

– Да почитаю, чего уж там, – согласился охранник. – Только они про любовь.

– Так они и должны быть про любовь, – подключилась к разговору кухарка Светлана Петровна. – Про что же еще писать? Про колбасу, что ли?

– Ну тогда слушайте…

Парень покашлял и произнес проникновенно:

Ты разделась и легла,

Не снимая боты;

У тебя свои дела.

Мне б твои заботы.

У тебя теперь другой —

От друзей я знаю.

Ничего, вернусь домой —

Ноги обломаю.

Охранник посмотрел на Светлану Петровну и выдохнул:

– Все.

– Неплохие стихи, – поддержала поэта-любителя Вероника. – Это вы о своей девушке писали?

– Ну типа того, – кивнул парень и тут же признался: – То есть не совсем. У меня девушки тогда еще не было. Но я стихи сочинял и читал в роте пацанам, чтобы они думали, что у меня девушка есть. Им нравилось мое творчество: некоторые мои стихи даже переписывали и отправляли домой своим подругам, чтобы они им верность хранили.

– Ты, главное, не бросай это дело, – посоветовал сидящий за рулем Николай Левченко, – сочиняй дальше: все лучше, чем в людей стрелять.

Охранник помог им разгрузиться, а когда он уходил, Светлана Петровна посмотрела ему вслед и удивилась:

– Кто бы мог подумать? Такой суровый с виду, а стихи пишет. И ведь не такие уж плохие.

– Главное – жизнеутверждающие, – сдерживая улыбку, поддержала ее хозяйка. – Только вот откуда в нем это?..

– Так наш народ всегда тянулся к прекрасному, – объяснил Левченко, а потом посмотрел на часы: – Неужто уже два часа? Откуда? А ведь скоро и гости потянутся.

Первыми для приобщения к высокой литературе прибыли полковник юстиции Гончаров и его невеста. Их встретила Вероника, которая тут же расцеловалась с подругой детства. Евгений Аркадьевич в своей спальне как раз завязывал галстук. Подошел к окну и увидел, как на брусчатку въехал белый Range Rover. Посмотрел на часы, не понимая, кто это может быть, и сразу вспомнил, чей это автомобиль. Мало сказать, что он опешил: он даже выругался, что делал крайне редко, да и то в минуты чрезвычайного раздражения. «Что себе позволяет этот мент? – подумал он и едва не пнул ногой кресло, стоящее у окна. – Наверняка примчался что-то опять вынюхивать». Вдруг показалось, что пропавшую студентку начали искать и кто-нибудь вдруг вспомнил, что видел Влахову с преподавателем.

Он снова посмотрел в окно, увидел, как жена обнимается с гостьей, как они обе радуются, и успокоился немного. Посмотрел на себя в зеркало и надел новый пиджак. Тот сидел как влитой. Так же сидел и тот – от костюма «Бриони», который он утопил в Неве. «Утопил и утопил – не жалко», – подумал Сорин.

Теперь Евгений Аркадьевич был абсолютно спокоен, он снова взял себя в руки и даже подумал, что это и неплохо, что полковник юстиции подкатил так рано: можно будет расспросить его о ходе расследования убийства Степика Пятииванова – богом обиженного Хомяка – и вообще разговорить на какие-нибудь откровения.

Когда он