M. Поповец - Последний Танцор Страница 64

— Идет. — Доктор Смерть сворачивает в боковую улицу, потом на съезд к магистрали и на саму магистраль. — Однажды я была в Сан-Франциско, — мечтательно произносит она, — так у них там есть разноуровневая двойная петля с подъемами и спусками. Я до сих пор помираю от зависти.

Они виляют по асфальту, обгоняя идущий транспорт на бешеной скорости, ветер играет длинными черными волосами девушки. Ей приходится кричать, чтобы заглушить свист ветра:

— Я уже говорила тебе, что когда проснулась сегодня утром, то поняла, что я абсолютное и полное совершенство?

— Да, — отвечает Трент.

Доктор Смерть кивает и произносит совсем другим тоном:

— Так я и думала.

Затемнение.

— Где мы?

Они стоят на бетонированной дорожке рядом с невысокой каменной стеной на краю высокого обрыва и смотрят на огромный город, который Трент не узнает. Неподалеку от них вздымается в небо купол обсерватории.

— Гриффит-парк, — говорит Доктор Смерть. — Лос-Анджелес. Сейчас одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. Только что закончились Олимпийские игры. — Она умолкает, глядя на сияющее море огней. — Мне двадцать восемь лет. На три года старше, чем ты сейчас. У меня нет прав на вождение автомобиля, нет карточки социального страхования. Нет счета в банке. Ни в одном досье в мире нет моих отпечатков пальцев. Меня никогда не арестовывали. Все называют меня Доктор Смерть; я уже так давно не пользовалась именем, полученным при рождении, что почти забыла его.

Прохладный ветерок приносит на крыльях пряный аромат цветов и зелени, заглушающий легкий запах выхлопных газов.

— Через пятнадцать лет, в девяносто девятом, некто по имени Камбер Тремодиан, одетый во все черное, подойдет ко мне и предложит работу. Когда он снимет очки, я увижу, что его глаза пусты и бесцветны, что они темнее, чем скрывающие их солнечные очки. Мы будем стоять тут, вместе глядя на Лос-Анджелес, потому что он захочет увидеть это зрелище — вид с Гриффитской обсерватории — до землетрясения. — Она повернулась к Тренту и тихо сказала: — Он поведает мне то, во что я не поверю. Что я буду могущественной, богатой и уважаемой, что я умру в очень преклонном возрасте и многие меня будут оплакивать. Что все, чего я когда-либо в жизни хотела, я получу. Но он не скажет, в чем будет заключаться та работа, которую он хочет мне предложить, а его предсказания... — Доктор Смерть покачала головой. — В молодости я верила гадалкам и всяким экстрасенсам, а этот Камбер был весьма убедителен, предсказывая мою судьбу, но ему я почему-то не поверила.

Трент всмотрелся в неподвижное лицо Доктора Смерти:

— Ты была такой красивой. Она пожала плечами:

— Это всего лишь мое воспоминание о том, как я выглядела когда-то, а сейчас я просто эгоистичная старуха... Последнее, что он мне сказал, Трент, было: «Ты никогда никому об этом не расскажешь». И до сих пор я не рассказывала. Не знаю почему.

Тренту показалось, что небо на востоке чуть-чуть посветлело.

— Белинда, я прилетел с Цереры, чтобы побыть с тобой, мне сообщили, что ты хочешь поговорить со мной, до того как умрешь. Я выслушаю все, что ты захочешь сказать.

— Ты когда-нибудь станешь старым, Трент. Ты об этом знаешь?

— Я чувствовал себя старым большую часть жизни, Белинда. Даже в ранней юности уже был старым. Меня называют Неуловимым, и некоторые из них думают, что я прошел сквозь стену, а другие считают... — он помотал головой, — еще что-то. Но я еще ребенком знал, что могу умереть. Что когда-нибудь я умру, — медленно проговорил Трент.

Доктор Смерть сняла очки, засунула их в кармашек жилета.

— Осознание своей смертности очень сильная вещь.

Тренту ничего не показалось — солнце действительно поднималось, и бледная полоска света контрастно выделила очертания небоскребов в центре Лос-Анджелеса.

— Я никогда не думала о смерти. Знала, что она когда-нибудь придет, но никогда об этом не думала. Никогда этого не боялась и не боюсь сейчас. Я сделала все, для чего была послана в мир, Трент. Все. Кроме одного.

Трент ждал.

— Четыре тысячи лет назад, — спокойно проговорила Белинда Сингер, — евреи создали в своем воображении бога, всемогущего и всезнающего, он был источником всего. Не самой Вселенной, но источником, из которого появилась Вселенная. Этический монотеизм — сильная идея, и она привела к самому понятию науки, к мысли, что мир познаваем, что он управляется сводом законов и правил, доступных для понимания. Некоторые ученые религиозного толка говорили, что законы природы — это всего лишь мысли Творца. Великое представление, — голос Белинды Сингер был тише, чем шепот. — Я была воспитана в этой вере. Есть только одна проблема — это неправда.

Небо на востоке быстро светлело, и темнота вокруг Трента и Белинды Сингер начала рассасываться, опускаясь в парк, поднимаясь по холму, покрываясь дымкой раннего утреннего тумана.

— Мы незначительная форма жизни в маленькой системе третьеразрядной звезды на краю заурядной галактики. Пузырек порядка и разума, плывущий среди беспредельного Хаоса. Крошечное отклонение, которому было позволено существовать только потому, что обладающие достаточным могуществом, чтобы уничтожить нас, заняты более важными проблемами.

— Все это, — продолжала Белинда Сингер, — сообщил мне Камбер Тремодиан в тот день в девяносто девятом. Он говорил, что во Вселенной нет ни порядка, ни разума, ни цели. Мы одиноки и малочисленны... — Ее глаза встретились с его глазами. При первом свете утра, в воображаемом мире за шестьдесят девять лет до его рождения и за секунды до ее смерти Белинда Сингер сказала Неуловимому Тренту: — Вселенная — гораздо более опасное место, чем все, что ты можешь себе представить.

Вспышка — и все исчезло.

Глаза Трента оставались закрытыми всего мгновение.

Когда он снова открыл их, Белинда Сингер уже умерла.

12

Дэнис встала рано, умылась и натянула шорты и мягкую хлопчатобумажную рубашку. Потом спустилась вниз, в спортзал. Спортзал был по-прежнему подготовлен. Они с Робертом занимались там достаточно часто и решили не отключать его — неудобно было дожидаться целый час, пока он раскрутится до силы тяготения, равной одной земной.

Она занималась в тишине. В зале отсутствовала звуковая система, что вначале удивило Дэнис, пока Роберт не объяснил ей, что зал смонтировали специально для Чандлера, который семьдесят лет тому назад был профессиональным музыкантом, но сам не танцевал, а потому не считал музыкальное сопровождение необходимым для своих занятий.

Сначала медитация.

В ее сознании мелькнула и снова исчезла картина: Пламя на пустой черной равнине. Изображение исчезло так быстро, что Дэнис засомневалась, видела ли она что-нибудь вообще. Время прекратило свой бег, когда девушка попыталась вновь увидеть Пламя. Она сдалась не сразу, но после нескольких неудач вернулась к занятиям, восстанавливая спокойствие.

Упражнения на растяжку. Работа снизу вверх: ступни, щиколотки, икры и бедра. Ягодицы, талия, мышцы в паху. Кисти руки, запястья, локти, плечи. Мышцы шеи. И опять то же самое, но уже в обратном направлении" Тай Чи Чуань. По традиции выполнение упражнений следовало начинать, повернувшись лицом на север. Дэнис выбрала направление, закрыла глаза и начала медленно двигаться. Поднять руки, левую ногу вперед, коленом коснуться левого плеча, вправо, правая нога вперед, к семи звездам...

Движение вдруг почти превратилось в ничто. Она двигалась, не осознавая этого, так медленно, как только позволяло тело, по древним канонам. Мышцы как будто автоматически выполняли работу, которой их научили, самостоятельно сокращаясь и расслабляясь. Дэнис не ощущала ничего вокруг; ни своего местоположения, ни своего тела, ничего, кроме движения. Когда она закончила, ее пульс разогнался до пятидесяти ударов в минуту. Она перешла от упражнения к танцу.

В отсутствие музыки девушка создавала свою собственную. Биение сердца задавало ритм, и она начала двигаться медленно, все еще с закрытыми глазами, но теперь уже позволяя себе ощущать гладкое перекатывание мускулов, — сдерживаемую мощь машины, выдающей то, что от нее требовалось.

Она неслась в стремительном танце, отбросив все ограничения и предоставив своему телу свободу перемещаться, ускоряя или замедляя темп, по его собственному усмотрению. Внезапно она обнаружила, что вращается все быстрее, а прыжки становятся все выше и грациозней, и даже присутствие мужчины, наблюдающего за ней, почему-то ужасно возбуждало ее и вызывало к нему взаимный интерес, но не сексуальный, а скорее чувственный... Она кружилась в тишине в таком бешеном ритме, какого не выдержал бы ни один из ее знакомых Танцоров; воображаемые звуки заполняли ее сознание, а потом, сама не зная как и зачем, совершила ошибку — открыла глаза.