Чернила и огонь - Бенито Олмо Страница 60

– У вас не сохранилось каких-нибудь записей? – спросила я. – Возможно, ваш отец где-нибудь отмечал заключенные сделки, или у него был список основных клиентов.

– Ты испанка?

То, что этот тип вдруг перешел на «ты», сбило меня с толку. Я пристально смотрела на его лицо, пытаясь понять, был ли в этом вопросе какой-то подвох или ему просто показался любопытным мой акцент.

– Я из Мадрида. Бывали там?

– О, я только однажды ездил в Испанию. В Каньос де Мека. Фантастическое место.

Казалось, он воодушевился, словно упоминание этого городка вызвало у него самые приятные воспоминания. Затем он почесал бороду с таким пронзительным скрипом, что его, должно быть, услышали все в радиусе нескольких километров. Шкряб-шкряб. Я не могла не задаться вопросом, как же так вышло, что он начал спать в парке в окружении тех, кто, как и он, отреклись от общества и занимались лишь тем, что наблюдали за окружающим миром из своих палаток.

– Я надеюсь когда-нибудь туда вернуться, – добавил он.

– Мы говорили о вашем отце.

Я не пыталась ему понравиться, потому что не умею притворяться. У меня в голове возник смутный образ Марлы, пристально глядящей на меня и без слов обвиняющей меня в бестактности. Впрочем, моя настойчивость не только не обидела Юрека – он даже согласился со мной, кивнув.

– Мой отец умер семь лет назад. Он был хорошим человеком. Слишком нежным его было не назвать, но в то же время он меня никогда не бил, или что-то в этом роде. – Он сказал это с абсолютной уверенностью, словно был убежден, что не существует чего-то среднего между ласковым человеком и тем, кто избивает собственных детей, что настораживало. – Он всю свою жизнь отдал книжной лавке. В прямом смысле, между прочим. Он даже умер в окружении своих любимых книг.

Хотя Юрек и произнес эти слова с невозмутимым выражением лица, будто заявляя об объективном факте, этот намек меня зацепил. За последние несколько дней я сделала слишком много тревожных открытий, чтобы сейчас упускать эту деталь из виду.

И тут я поняла, что он собирался сказать. Какой-то тоненький голосок у меня в голове подал сигнал тревоги, и я сказала себе, что это невозможно, что это – чересчур и что мне лучше убежать, пока не стало слишком поздно.

– Знаете, он погиб при пожаре. – Мужчина произнес это так, будто это не имело никакого значения. Полагаю, он даже не заметил, как у меня на лбу выступили капельки пота, и как ни в чем не бывало продолжил: – Книжный магазин сгорел дотла, а мой отец остался внутри, пытаясь спасти книги, пока огонь не поглотил и его.

Сходство между смертью Энри Каминского и Марселя Дюбуа, чей обугленный труп тоже был найден после пожара в его ценнейшей библиотеке, было слишком очевидным, чтобы не заподозрить что-то неладное в столь подозрительных и удачных совпадениях.

– При пожаре?

– Магазин располагался в старинном здании, – пренебрежительно махнув рукой, ответил он. – Проводка в нем была старой. Там постоянно гас свет, а еще были проблемы с электрощитком. Нам надо было сделать ремонт еще много лет назад, но отец постоянно его откладывал. Говорил, что бизнес не приносит достаточно денег. В конце концов случилось то, что случилось.

Юрек демонстрировал смирение, которое выводило меня из себя. Как он мог принять такую банальную отговорку?

– Как же так?

– Видимо, проскочила искра, – пояснил он, – от которой загорелись какие-то из многочисленных книг. Ты даже не представляешь, сколько там было бумаги, Грета. Такого количества топлива было более чем достаточно, чтобы все превратить в пепел.

Наверняка было проведено какое-то расследование, впрочем, если даже собственный сын жертвы согласился с подобным объяснением, то следователи из полиции и пожарные тоже вряд ли стали углубляться в этот вопрос. В конце концов, речь шла о старом здании с неисправной проводкой и достаточно большим количеством книг, чтобы при малейшей неосторожности вспыхнуть.

Если бы я не знала о Марселе Дюбуа, то, возможно, и сама смирилась бы с этой версией.

– Мы с отцом долгое время не разговаривали, – добавил он. – Когда он умер, я закрыл магазин и продал большую часть книг из тех, что сохранились, и тех, что лежали у него дома, а немногие оставшиеся оставил возле мусорного бака, чтобы любой мог дать им новую жизнь. Знаешь, я уже давно перестал боготворить книги. Возможно, наблюдая, как отец, окружив себя ими, проводил больше времени в книжном магазине, чем с собственной семьей, я и получил эту своего рода прививку от сентиментальности. Мне не было больно расставаться ни с одним из экземпляров, а взамен я получил достаточно денег, чтобы какое-то время продержаться.

Он сделал жест в сторону своих товарищей. Казалось, он гордился тем, что находится здесь и является частью этого сообщества обездоленных.

– Вы продали все книги своего отца?

Я задала этот вопрос, отчаянно стремясь найти хоть какую-то зацепку. Заметив это, Юрек снова взглянул в сторону лагеря. Если он не поторопится, то его приятели прикончат эти бутылки без него.

– Те, что были подороже, разобрали книготорговцы.

Он произнес это с безразличием. Было очевидно, что эта тема никогда его особенно не волновала.

– А те, что нет?

Фыркнув, он снова почесал бороду, но на этот раз смог скрыть недоверие и принужденно улыбнулся.

– Приятно было с тобой познакомиться, Грета. Если в ближайшее время не уедешь из города, то заходи как-нибудь.

Еще до того, как я нашлась что ответить, он повернулся ко мне спиной и ушел к своим друзьям.

Я понятия не имела, что могла бы сейчас сказать или сделать, поэтому просто осталась там, словно корабль без капитана, глядя в сторону компании бездомных, которые, удобно расположившись на траве, не обращали внимания на мой пристальный взгляд, делясь друг с другом откровениями и вином. Юрек сел рядом с ними и сделал глоток, словно уже забыл о моем существовании.

Я вернулась на скамейку, чтобы дождаться Олега. Беседа с Юреком мало что прояснила, но у меня сложилось ощущение, что он знал что-то еще. Нужно было снова с ним поговорить, сказала я себе.

Чтобы убить время, я покопалась в рюкзаке в поисках телефона, заодно обнаружив немецкую версию «Игры ангела», которую купила в том книжном магазине в Берлине. Однако, к моему