Орден Власти - Павел Алексеевич Астахов Страница 45

посла Мирбаха. Двойной гешефт! Два еврея и одновременно разведчика всегда договорятся на взаимовыгодных условиях. Но еврейское счастье в том и состоит, чтобы сначала договориться, а потом кинуть партнера чужими руками. Похитив Орден, Блюмкин разыграл спектакль и подставился под Зиновия Пешкова, брата Якова Свердлова, мол, отобрали артефакт по дороге. Блюмкина пожурили и отпустили с миром. В то время Троцкий был еще в фаворе, а Блюмкин его боготворил, за что позднее и был казнен.

А вот в этом месте я хочу сделать некоторое отступление, чтобы конкретными фактами подтвердить мою версию о влиянии «Ордена Власти» на те давние события. Не так давно мне попался в руки журнал «Российский колокол», изданный в пятидесятых годах в Париже. Там русский офицер, который служил то у белых, то у красных, а в конце концов оказался во Франции, повествует о некоторых исключительных фактах, касающихся «Ордена Власти». Привожу его рассказ полностью.

Рассказ русского офицера Нефедова Н. А.

«Февральский переворот мы приняли с прохладцей – нас больше волновало мнение непосредственного командира, уставные требования и способы их безнаказанно обходить. Смутило только добровольное отречение царя. К тому времени я окончил Павловское военное училище в Санкт-Петербурге, служил в канцелярии лейб-гвардии Финляндского полка в чине поручика и успел поучаствовать в боевых действиях на фронте. Полк возглавлял Яков Александрович Слащев. Тогда он занимал нейтральную позицию к происходящему, по крайней мере, так себя выставлял: не приветствовал участие офицеров в политических акциях, говорил, что для нас главное – хорошо воевать, убивать и выживать, а не митинговать, при этом одергивал особо рьяных, сажая их на гауптвахту.

Вместе со Слащевым меня перевели в Московский гвардейский полк, а после Октябрьского переворота я вместе с ним переместился на Северный Кавказ с целью создания офицерских организаций – к тому времени Слащев определился, присоединился к Добровольческой армии, не понимая и не принимая большевиков. А потом разгорелась гражданская война. Мы воевали с красными зло, азартно, безрассудно, не вникая в смысл этой войны. Понимать этот смысл я начал позднее, вернее, бессмысленность кровавой человеческой бойни, но всегда помнил наставление Слащева – «Воевать, убивать и выживать». Правда, слегка переиначил эту сентенцию: главное – это выжить, а чтобы выжить, надо воевать и убивать по необходимости.

В то время человек без оружия – это ноль, зеро, потенциальная жертва. Моего однокашника, не желавшего участвовать в войне ни на чьей стороне, пристрелили в Екатеринославе просто так, свои же, за красный платок в переднем кармане. Но владеющих оружием без права ношения расстреливали точно так же, что красные, что белые. А сгинуть ради непонятной цели не хотелось.

Я подружился с одним штабс-капитаном, и он мне предложил дезертировать и перебраться в Москву, мол, там сейчас относительно спокойно, никаких боевых действий. У пленных красноармейцев мы разжились подходящими документами и без особых приключений добрались до Москвы. Там через своего приятеля интенданта штабс-капитан пристроил меня в отдельную роту по охране важных объектов. Это меня вполне устраивало – при оружии, но без войны.

В один день нас послали охранять Воронцовскую усадьбу от орудующей в этих местах банды. Сначала все было хорошо: мы ходили в караул, спали на графских кроватях, гуляли по парку. Еду нам привозили регулярно, и паек по тем временам был приличным.

На дворе стояла прекрасная майская погода, служба шла ни шатко ни валко, но потом все пошло наперекосяк: кто-то из бойцов добрался до винных погребов графа, и началась повальная пьянка – какие уж тут караулы. Вина нашлось предостаточно, и мы пили круглосуточно, засыпали, где сидели, просыпались и опять пили. На стол выставили саксонский фарфор, а потом завернули его кульком в скатерть и выкинули в окно. Пол был заплеван, усыпан объедками, пустыми бутылками, тут же справляли малую нужду.

Я зашел в курительную комнату и увидел кучу человеческого дерьма на ломберном столе. Уж зачем это сделали? Из пролетарской ненависти или по пьяному куражу? Я вспомнил, как мы у одного моего сослуживца играли в преферанс на таком же наборном столике. И тут у меня что-то екнуло в душе, навалилась гадливая тоска. Я понял, что больше не смогу находиться среди этих, получивших волю голодранцев, по крайней мере, следует находиться над ними.

Наш караул вскоре заменили, вывезли остатки вина из погребов, а я пошел к ротному, сказал, что окончил гимназию, показал свою грамотность, и он меня перевел на должность заместителя командира взвода.

Вскоре меня послали в Екатеринбург охранять Якова Свердлова. В то время он находился там. Уж что у них произошло, но послали именно нас, а я возглавил отделение охраны. Однажды, проходя по парку, а он находился рядом с домом, где проживал этот высокопоставленный большевик, я заметил двух людей, сидящих на садовой скамейке. Я их сразу узнал – два Якова, Свердлов и Юровский. Они разговаривали по-приятельски, видимо, были давно знакомы и вместе пуд соли съели. Юровский в то время состоял комендантом Ипатьевского дома, где содержалась царская семья. Я туда регулярно посылал двух бойцов помогать по хозяйству. Скамейка находилась рядом с густым кустарником, что позволило мне подойти к ним достаточно близко, чтобы услышать разговор. Любопытство меня заело, обычное человеческое любопытство. Я не ручаюсь за дословность этой беседы, но смысл постараюсь передать точно и в лицах.

Юровский: Ты представляешь, чем это может для нас обернуться?

Свердлов: Все согласовано с руководством партии.

Юровский: А какой смысл в этой ликвидации?