Исправительный дом - Никки Френч Страница 42

Тюремщица задумалась на мгновение и злобно воскликнула:

– Да ты о чем вообще? Ухо там какое-то, тоже! Ступай к медсестре.

– Я имею право на обращение к своему лечащему врачу – если хотите, можете проверить! А если отказываетесь, то так и скажите. Я жалобу на вас подам!

Мэри Гай оглянулась, проверяя, чтобы ее никто не слышал.

– Тебе лучше отмазаться на суде, – проговорила она тихим голосом, почти шепотом. – Потому что если тебя признают виновной, то очень быстро тебя возненавидит очень много людей. Если тебя приговорят…

Тут она осеклась:

– А, давай не будем фигней страдать! Если ты получишь срок, то с тобой могут расквитаться и через пять, и десять, и пятнадцать лет.

Табита сунула руку в карман джинсов и достала оттуда вырванный из блокнота листок:

– Вот его фамилия. Скажите, что у меня ушная инфекция. Возможно, менингит.

Мэри Гай быстро выхватила у нее бумажку, сказав лишь:

– Вот же ты жопа!

Глава 38

– Никаких признаков инфекции, – сказал доктор Мэллон. – Лично я ничего не вижу. Кожные покровы нормального цвета.

Осмотр проходил в медицинском отделении тюрьмы. Проводить процедуры в комнате для свиданий было запрещено.

В медкабинете ничто не напоминало о больнице. Никаких плакатов на стенах и при этом ничего такого, что можно было бы использовать в качестве оружия. Только два потрепанных стула и кушетка.

Доктор Мэллон был одет в выцветшую серую куртку, темно-синюю рубашку и черные брюки.

– Ну ясно, закон подлости, – сказала ему Табита. – Стоит только обратиться к врачу, сразу же пропадают все симптомы.

– Но я могу подтвердить, что у вас нет никакого менингита. Вы же сами поставили себе диагноз? Менингит из-за того, что заболело в ухе? Мне именно так и передали по телефону.

– Но меня это на самом деле беспокоило. Что было, о том и сказала.

– При этом о вас не так чтобы лестно отзываются.

– Точно. Как начали, и так по сию пору.

– Все говорят, что вы симулянтка. Симулянтка, – повторил доктор с улыбкой. – Кажется, последний раз я слышал это слово еще в школе. Думаю, что ваш менингит – не более чем уловка. Однако, как врач, я обязан произвести полный осмотр.

– Дело в том, – сказала ему Табита, – что в тюрьме ты постоянно чувствуешь себя паршиво.

– А ведь когда мне позвонили, я мог бы сказать еще кое-что.

– Что же?

– Ну, например, что я не являюсь вашим лечащим врачом.

– В каком-то смысле являетесь. Мы с вами живем в одной деревне.

– Вы переехали к нам всего за несколько недель до того, как все случилось. И у меня отсутствует ваша история болезни. Впрочем, я здесь, и теперь все это не имеет значения. О чем вы хотите поговорить со мной? Помимо вашего якобы больного уха.

Табита поведала доктору свою историю, которая ей уже порядком осточертела. По мере повествования ей становилось понятно, что Мэллон и так все прекрасно знает. Ну да, о чем же было еще судачить в Окхэме?

Тогда она рассказала ему о записях с камер наблюдения.

– Там были и вы.

– Я? – опешил доктор.

– Вы, вы. Вы думали, что, переехав в деревню, стали невидимы для посторонних взглядов, но у нас там имеется пара камер при входе в магазин.

– Даже и не знал! И что же я там такого делал интересного?

– Вы пробегали мимо.

– Ну и что? Я каждый день совершаю пробежку.

– А я хожу купаться. Просто окунуться. Зато от этого потом отличное настроение. Я хожу на море, вы бегаете – вероятно, у нас есть одни и те же причины для этого.

– Я бегаю, чтобы привести в порядок свои мысли.

– А, значит, у нас разные цели. Я-то хожу на море, чтобы не думать. В тот самый день я отправилась купаться где-то без четверти одиннадцать, и на обратном пути встретила вас.

– Да, я сообщил об этом полиции.

– Я читала ваши показания. Насколько помнится, вы заявили, что я выглядела расстроенной.

– Просто мне так показалось.

– Скорее всего, я просто тряслась от холода. Но, впрочем, не будем об этом спорить. Мне сказали, что нужно быть осторожной, чтобы не обвинили в препятствовании правосудию.

– Было бы жаль, если бы такое случилось, – сухо обронил Мэллон.

– Вы шутите?

– Простите меня. Я не хочу, чтобы вы посчитали меня безразличным.

Доктор немного поерзал и замер на краешке кушетки.

– Итак, Табита, – сказал он. – Вы совершенно здоровы и успели ознакомиться с моими весьма расплывчатыми показаниями полиции. Зачем вы попросили меня приехать? Из-за вас я потерял половину рабочего дня.

– А зачем тогда вы взяли себе выходной? – парировала Табита. – Чтобы повидаться с человеком, который даже не является вашим пациентом, но о котором болтает вся деревня?

– Если вы пытаетесь таким образом перетянуть меня на свою сторону, то это довольно странный способ.

– Вы будете давать показания в суде для обвинения?

– Разумеется.

– Почему?

– Честно признаться, не могу вам ответить. Мне просто сказали, что я должен явиться на заседание.

– Так. Кажется, я двигаюсь в правильном направлении.

– Не знаю.

– Что вы думаете о Стюарте Ризе?

До этого момента доктор Мэллон выглядел удивленным. При этом вопросе он был по-настоящему поражен:

– Что вы имеете в виду? Какое это имеет отношение к делу?

– Я просто вас спросила.

– Зачем вы спрашиваете меня об этом? Я понятия не имею!

– Вот оно как, – сказала Табита. – Когда я начала свое собственное расследование этого дела, некоторые обстоятельства поистине привели меня в ужас. Хотя бы то, что люди на самом деле считали, что у меня был мотив для убийства. Ведь я была, – тут Табита сделала пальцами воображаемые кавычки, – изнасилована Стюартом в пятнадцатилетнем возрасте. Он лишил меня, – она повторила жест, – невинности. И при этом человек, на которого я якобы затаила обиду, был душой всей общины. Но когда я пообщалась с некоторыми жителями Окхэма, мне стало казаться, что я единственный человек, который не держал на Стюарта зла. У любого, с кем я разговаривала, – ну, или почти любого, – была причина недолюбливать его. А вы знаете об этом всё. Вы ведь беседовали с Лорой. Вернее, Лора с вами. Она весьма вам признательна.

– Ничего не могу сказать вам по этому поводу.

– Она была больна или что-то личное? Ведь с врачом можно говорить не только о болячках.

– В любом случае я не буду отвечать на ваш вопрос.

Табита задумалась: то ли дело касалось врачебной этики, то ли она затронула какую-то неудобную для доктора тему.

– Но потом Стюарт