После выстрела - Магомед Мусаевич Мусаев Страница 4

Зато как был нежен с родителями в благодарность за их необыкновенную любовь! Как плакал он и убивался, когда Зелиха, отправившись однажды к колодцу, поскользнулась и подвернула ногу. С тех пор не давал он матери прикоснуться к кувшину, с утра приносил воду сам.

— Завтра я кончаю возиться с пластинками, — с трудом сдерживая радость, сказал однажды Мурдалу Мовсар. — Теперь буду делать детали по чертежам. Так мастер говорит. Понимаешь, дада[4], по чертежам — это уже дело серьезное!

— Умница, умница! — заговорила Зелиха. — Что же ты, Мурдал, ему не скажешь ничего?

Мурдал высказался не сразу — опять задумался. Вот теперь все и сказать. Сейчас Мовсар не вспылит, не обидится.

— Я не скажу? Как же не скажу, когда скажу, обязательно скажу! Молодец, сынок, вот что я скажу. Когда человек хорошо работает, у него, может быть, нет времени, чтобы две недели готовиться к празднику, но зато каждый день у него праздник.

Мурдал снова умолк, не сказав того, что хотел.

И опять пришлось Зелихе, которая, в свою очередь, боялась недоласкать Мовсара, расшевеливать мужа.

— Что с тобой, отец? — добродушно заговорила она. — Может быть, когда ты был в городе, у тебя из кармана что-нибудь вытащили? Если так, то не надо огорчаться. Что нам не суждено, то уходит от нас. Стоит ли расстраиваться! Помнишь, до войны на базаре какой-то ловкий вор срезал у тебя серебряные украшения с кавказского ремня? А ты только посмеялся. Так будь и сейчас таким, как в молодости! Не горюй!

— Нет, Зелиха, — медленно проговорил Мурдал. — Такие вещи меня никогда не огорчали. Тут другое, совсем другое. — Он еще не решался сказать о том, что наболело. — Беспокоит меня горячность Мовсара. Вот ведь как было бы хорошо, если бы он не раздражался от комариных укусов. Мало ли кто что скажет. Дураки ведь тоже на свете есть.

Мовсар вспыхнул, круглое лицо его побагровело. Он опустил глаза. Губы дрогнули.

Мурдал растерялся: даже так мягко высказанное недовольство вывело Мовсара из равновесия.

— Я стараюсь, отец… — проговорил Мовсар. — Но не всегда так получается, как хочешь. Ребята прохода не дают. Обижают своими насмешками. А я не успею подумать — и взрываюсь, как порох. Ну вот, хоть вчера. Шли мы домой, разговаривали, кто кем будет. Дошла очередь и до меня. Заки говорит: «Вот из кого ничего не получится, так это из Мовсара. Кем он ни станет, толку не будет!» Я ему — оплеуху, конечно…

Мурдал сокрушенно покачал головой. Именно так ему рассказывали эту историю. Именно поэтому заговорил он с Мовсаром сейчас.

«Неужели, — думал Мурдал, — так вот и будут мне все время мешать воспитывать моего Мовсара? Словно по канату его ведешь: то в одну сторону качнется, то в другую, то на месте стоит. И когда наконец доведешь его с такими трудностями едва ли не до самого конца, он срывается и летит вниз… Его послушать, так он прав: оборонялся, и все. А в самом деле, кажется, любит он подраться. Нелегко с ним. Но что поделаешь: за бороду схватился, так уж держи, не выпускай!»[5]

— Дурацкие шутки! — сказала Зелиха. — Я скажу им, чтобы не приставали. А не поможет — пойду к их родителям. Они тебя оставят в покое, вот увидишь.

— А чем все-таки кончилась твоя драка с Заки? — спросил Мурдал.

— Ничем. Разошлись по домам.

— И больше никто тебе ничего не говорил?

— Кто-то что-то кричал мне вдогонку, но я не очень-то прислушивался.

— Ага, значит, можно и не обращать внимания! Вот так бы всегда. Особенно, если среди тех, кто злословит, нет твоих друзей. Слово друга — это слово друга, а слово случайного человека — само по себе тоже случайно. Ну, ладно, иди уж, иди…

Мовсар ушел, а Мурдал продолжал думать о нем…

Как он наивен и легковерен! Верит решительно всему, что ему говорят. Насмешливая шутка бесит его. И задирист к тому же…

Между тем в небольшом чеченском ауле идут большие разговоры. И о том услышишь, и о сем. Мало ли кому на досуге захочется поболтать, раздуть из мухи слона, а то и просто рассказать сказку, вставив в нее имена соседей или родственников.

Посидит человек возле дома после работы и такого навыдумывает, что и лопатой не разгребешь. А ведь чеченец — это чеченец. Давно ли свирепствовала среди вейнахов страшная кровная месть! Вот и получается, что язык острее кинжала. Пока разберутся люди, где клевета, где нет, может и несчастье случиться. Говорят ведь: клевета, что уголь, — обжечь не обожжет, а замарать — замарает. Сплетня! Она мертвого может оживить, а живого убить!

Потому-то и нужно научить Мовсара отличать разговор серьезного человека от досужей болтовни. Тем более что вспыльчив парень и острое слово для него — динамит.

…Вот зажглась первая звезда. Розовые облака осели отдохнуть на вершинах гор. Умолкают уставшие за день птицы. Мурдал сидит возле дома.

— Послушай, муж, — говорит Мурдалу Зелиха, — поймут ли нас люди, если не пустим мы Мовсара на работу, пока он не кончит школу?

— Садись, — Мурдал подвинулся. — Садись, садись. Уже темно, никто не увидит…

Зелиха с первого же дня супружества почитала мужа и считала невозможным садиться рядом с ним.

С самого детства помнила она рассказ своей матери. Один мужчина спросил другого: «Скажи мне, как ты завоевал уважение людей?» Тот ответил: «Жена моя добилась, чтобы меня уважали. Вышел я как-то вечером на улицу. Жена принесла стул. А соседа, который ко мне подошел, усадила слева от меня. Известно, правая сторона почетна. Конечно, гость мог бы и обидеться. Но нет — он стал меня уважать: раз уж жена меня уважает, значит, я того заслуживаю».

Мурдала земляки уважали. Конечно, не только в Зелихе дело. В тридцатые годы прошел Мурдал ускоренный курс совпартшколы, был бессменным председателем аульского совета. Много работал он, мало говорил — помнил завещание отца: «Говори только тогда, когда не можешь не говорить». Каким-то особенным природным чутьем Мурдал умел найти путь к сердцу человека. Он знал, для человека надо делать решительно все, что только возможно.

Мурдал подумал несколько минут.

— Видишь ли, жена, каждого воспитывает работа. Если я стал человеком не хуже других, то этим обязан прежде всего людям рабочим. Нет, жена, не надо Мовсара с работы срывать, не надо. Слышишь, Зелиха, он нам еще спасибо скажет, помяни мое слово.

— Все это так, — согласилась Зелиха. — А если наговорят ему: «Заставляют тебя родители работать, чтобы ты им зарплату приносил. Сами живут припеваючи, а тебя мучают». Он-то, видишь, какой доверчивый, всякую ерунду