Спросите у бабушки Сидзуки - Ситири Накаяма Страница 4

После некоторых размышлений Татэиси тихо сказал:

– Если у него была возможность это сделать, то есть вероятность, что он бы так и поступил.

* * *

Из кастрюли доносилось тихое урчание. А поднимавшийся запах был нежным.

В утреннем меню семьи Коэндзи сегодня были маринованная китайская капуста и мисо[6]-суп. Ингредиентами для мисо стали тофу, зеленый лук и дайкон.

Пока Мадока краем глаза следила за плитой, ей через плечо вдруг заглянула ее бабушка Сидзука.

– А молока добавить?

– Ой, да, я и забыла!

И Мадока торопливо влила в кастрюлю столовую ложку молока.

Когда бабушка впервые сказала ей об этом, Мадока не поверила своим ушам, но одна столовая ложка молока действительно придает еде кремовый привкус, так что нельзя недооценивать мудрость пожилых людей.

Фраза «у меня дом в Сэйдзё»[7] звучит впечатляюще, но это совсем не значит, что здесь одни особняки. Есть и дома площадью в 20 цубо[8], как этот. Кухня-столовая в 12 татами[9] тоже довольно тесновата, но, так как Мадока и Сидзука живут здесь только вдвоем, она ощущается вполне просторной.

Когда они сели за стол, по телевизору показывали новости о злополучном происшествии. На экране с печальным выражением на лицах мелькали представители генеральной прокуратуры.

– Прокурор подтасовал улики… Какая ужасная история! – непроизвольно вскрикнула Мадока. – Ведь всех, чьими делами занимается генеральная прокуратура, признают виновными?

– Ну на самом деле всего около десяти процентов дел заканчиваются обвинительным приговором, – разъяснила сидящая рядом Сидзука.

– Около десяти процентов… Какая странная цифра! Бабушка, ты же сама всегда говорила мне с подозрением относиться к аномальным показателям.

– Для прокуратуры важна репутация. Поэтому, если они на сто процентов не уверены в результате, зачастую даже не заводят дело. Но в твоих словах тоже есть резон. Этот прокурор совершил сразу целых три преступления.

– Сразу три?

– Во-первых, он повесил вину на невиновного человека. Во-вторых, сделав это, упустил из виду настоящего преступника. И наконец, самое большое преступление: его действия привели к потере доверия к прокуратуре.

– Почему последнее – самое большое преступление?

– Мы живем в правовом государстве, поэтому, если будет утеряно доверие к организации, которая действует от лица закона, пострадает репутация всего государства. Если смотреть с этой точки зрения, за такой проступок его могут приговорить к смерти. Даже повешение было бы мягким приговором для него.

– Бабушка, ты слишком сурова!

Хотя с тех пор, как она вышла на пенсию, прошла уже почти четверть века, позиция Сидзуки по отношению к преступлениям оставалась строгой и нисколько не колебалась.

Даже у ее внучки Мадоки бывают мысли, а не слишком ли она безжалостна, но, кто бы что ни говорил, ее бабушка – двадцатая женщина-судья в истории Японии. Сидзука никогда не разговаривает на повышенных тонах, но между строк в ее речах всегда можно уловить ту самую торжественность, свойственную людям, которые привыкли судить людей за их преступления. Стоит кому-нибудь услышать подобную «праведную строгость», как тут же у него пропадает всякое желание спорить и даже просыпается желание поместить эту строгость в рамку и выставить напоказ.

– Я ни капельки не сурова. Это ведь государственная измена. Закон призван защищать благополучие граждан, но в первую очередь он существует для безопасности государства. Поэтому я и сказала, что это огромное преступление. В любой стране мира самыми ужасными считаются преступления против своей родины. В древние времена за подобное людей могли подвергнуть четвертованию или отрубить голову и выставить ее на всеобщее обозрение на берегу. И все родственники преступника также признавались виновными.

– Ой, ну это уже слишком!

– Это все укладывается в концепцию татэмаэ[10].

Выражение лица и тон Сидзуки неожиданно смягчились. Как только она переставала говорить о законах и начинала говорить о людях, она почему-то вдруг становилась очень доброй.

– То, что натворил этот прокурор, – это, безусловно, преступление, но я уверена, что он совершил его во имя справедливости.

– Фальсификация доказательств – это справедливо?

– Люди даже во сне не думают о своих поступках как о злодеяниях. Конечно, есть те, кто совершает преступление умышленно, полностью отдавая себе отчет в том, что делает что-то плохое, но говорить только об осознании – значит слишком упрощать картину. Проблема в том, что чаще всего причиной всех стычек и конфликтов в мире становится столкновение взглядов на справедливость. Кража денег и мошенничество сталкиваются с убеждением, что нельзя жить без денег. Убийство – с пониманием, что сохранение жизни человеку может быть невыгодно тебе самому или кому-то другому. В тех местах, где сохранились старые обычаи, зачастую традиции противоречат закону. Может, и у этого прокурора была идея каким-то образом завести дело и помочь подозреваемому искупить вину.

– Вор крадет не просто так, да?

– Гляди-ка, какие интересные поговорки ты знаешь! Да-да. Любому проступку может быть оправдание. У каждого человека – своя справедливость. Но часто бывает так, что в глазах других людей эта справедливость выглядит совсем иначе. А в рамках одной организации люди еще более упрямы, и смысл их действий еще сильнее искажается.

– Почему так происходит?

– Компании считают само свое существование справедливым. И перед лицом этой коллективной справедливости и обязательств личный здравый смысл может померкнуть. Например, сколько бы ни верил каждый отдельный сотрудник в то, что действует в интересах клиента, если его действия невыгодны компании, он, как ее член, должен сделать выбор в пользу интересов организации. Вот примерно это означает «искажение справедливости».

Как и всегда, Мадоке оставалось только согласиться с этими идеальными логическими рассуждениями. Но тем не менее у нее осталось какое-то легкое чувство неудовлетворенности.

– Бабуля, я хорошо понимаю то, что ты говоришь. Но не получается ли, что само понятие справедливости становится каким-то поверхностным?

– Именно так и есть. Справедливость, которая пропагандируется организациями или отдельными людьми, чаще всего не что иное, как оправдание собственных действий. У моего старшего коллеги по работе был начальник, честный и благородный судья, как с картинки. Он во время войны никогда не ел рис и другие продукты с черного рынка, а питался только тем, что выдавали по карточкам. И в итоге он умер от недоедания. Видимо, для него отказ от еды с черного рынка казался справедливым. Но раз у него была такая мощная сила воли, лучше бы он использовал ее, чтобы судить людей за преступления. И я все думаю, а действительно ли верным было его упрямое следование за справедливостью?

– Слушай, бабуль, меня бы успокоило, если бы ты сказала, что просто ворчишь на телевизор…

– Да что ты!