Дочь Авраама - Кеннет Дун Страница 4

– Но ваш отец все-таки вернулся. Ему не нашлось места в идиллической семейной картине?

– Мне кажется, что вы почему-то предвзято относитесь к дедушке Виму. Нет, он нормально принял моего отца. Дело в том… что весной 44-го папа был серьезно ранен. Осколками снаряда ему повредило руки и разворотило щеку. Он едва не лишился глаза. Ребята на корабле вначале решили, что у отца снесло полголовы, но это оказался лишь ожог и сильная контузия. Так что он несколько месяцев провел в военном госпитале, потом его комиссовали. Едва выписавшись из больницы, папа разыскал меня. Правда, он был все еще очень плох, руки, плечо и лицо не до конца зажили. Дедушка предложил остаться в нашем поместье, он прожил некоторое время в гостевом доме. К нему пригласили лучших врачей, которые исправили последствия военного лечения, так что в итоге папа отделался лишь шрамом на щеке, ну и еще несколькими другими шрамами. В принципе его лицо выглядело нормально, мне кажется, она сам больше его смущался. Вим предложил ему работу в одной из своих компаний, но отец отказался. Он рассказывал мне, что не знал вначале, что моя мама – девушка, на которой он женился – из такой богатой семьи. Я говорила вам, что папа был активистом и у него были свои принципы? Он хотел сам встать на ноги, чтобы нормально заботиться обо мне. Поэтому он уехал из поместья и начал искать работу. Но навещал меня так часто, как мог. Я отлично помню время в детстве, проведенное с папой. Мы ездили на пляж, ходили в цирк и в океанариум…

Пиппа снова сделала паузу в рассказе, на этот раз настоящую.

– К сожалению, у папы ничего не получалось. Он был почти инвалидом, один глаз после ранения едва видел, руки его не слушались. Конечно, он был инвалидом войны, уволился в запас с почестями и получал небольшое пособие за ранение. Но его активистское прошлое мешало устроиться на нормальную работу.

– Подождите, что значит, руки не слушались. А как же игра на скрипке?

– Это стало папиной одержимостью. Он играл на скрипке с детства, а после ранения стал использовать инструмент, чтобы разрабатывать поврежденную руку. Когда я оставалась у него, он часами занимался, проигрывая различные пьесы. Всякие народные мелодии, но также Мендельсон, Вивальди, Моцарт. Я полюбила музыку благодаря папе. Но с работой у него не ладилось, к дедушке он обращаться не хотел, поэтому… начал пить. Когда мне исполнилось пять, отец начал пропадать все чаще и надолго. Говорил, что ищет работу в других штатах. Но снова ничего не получалось. Тогда я видела его редко, он приезжал в поместье буквально на пару часов и наверное был очень пьян. Я не могу сказать наверняка, но дети такое чувствуют. В конце концов Вим и Эллен выдвинули ему ультиматум: или отец ложится к клинику, чтобы лечиться от пьянства, или они официально оформляют надо мною опекунство. Отец опять исчез…

– И тогда вы стали Пиппой Роббен?

– Наверное. Я никогда не спрашивала, когда точно дедушка сменил мою фамилию. Я знаю, что поначалу им совсем не нравилось мое имя. Эпифани. У нас так не принято. Старая голландская семья из Новой Англии, там было принято всех называть по именам бабушек и дедушек. Именно поэтому получилось, что мою мать звали Кристина, а ее старшего брата – Кристиан. К счастью, моего поколения этот бред уже не коснулся. Например, моего двоюродного брата зовут Алан, я говорила? Ну а у меня второе имя Матильда в честь прабабушки. Эллен одно время пыталась меня переучить, но я отказывалась отзываться на Тильду. В итоге сошлись на Пиппе, тем более, что это звучит как прозвище тети дедушки Вима. Правда, ее полное имя было Филиппа.

– Вернемся к вашему отцу.

– О, я не видела его потом толком много лет. Дело в том, что меня отослали учиться в пансион в Швейцарию. Дед очень хотел, чтобы я получила хорошее образование, но было очевидно, что в США это практически невозможно, меня не приняли бы ни в одну нормальную частную школу, несмотря на все его деньги и связи. Или приняли, но я бы чувствовала себя там белой вороной. Точнее черной вороной. А в Швейцарии были другие порядки. В пансионе, где я училась, были африканские принцессы, дочери королей и шейхов с Ближнего Востока, девушки из Азии, дети дипломатов со всего мира, там никто не смотрел на цвет кожи. Когда я вернулась в Америку, то без труда поступила в колледж. Конечно, не без помощи силы фамилии.

– В колледж Роббена?

– Нет, в Стэнфорд. У меня были очень хорошие вступительные баллы. Я выбрала специализацией экономику.

Ну, еще бы. Настоящая наследница своего деда.

– И чем все это время занимался ваш отец?

– В том-то все и дело. За прошедшие годы папа превратился в конченого алкоголика. Я сейчас говорю честно, без утайки. В Алабаму он не захотел возвращаться, окончательно поругавшись с родными. Тогда он и показал мне письма, в которых его родители отказывались принимать мою маму. Хватался за любую работу то тут, то там, но нигде не задерживался надолго. И он не хотел уезжать далеко от Калифорнии, чтобы не терять меня из виду. Один раз он приезжал ко мне в Стэнфорд, иногда мы встречались в Лос-Анджелесе во время каникул. Но это происходило все реже и реже. Я очень боялась, что с отцом что-то случится. Даже хотела, чтобы он переехал ко мне, я снимаю квартиру в Стэнфорде, думала, я могу позаботиться о папе. Но прошлым летом он неожиданно совсем пропал. Может, и раньше, я сама выяснила это только на летних каникулах. Он съехал из комнаты на Лорел-стрит, куда я ему раньше звонила, и не оставил нового адреса. Я ждала его все лето, думала, он сам объявится или позвонит, потом мне надо было возвращаться к учебе, так что я снова начала искать его только на Рождество. А потом я узнала, что его убили.

На мой взгляд, рассказ был предельно ясным. Девчонка в порядке, пока папа спивается. У нее квартира и успешная жизнь в Стэнфорде, любящая семья в огромном поместье где-то в пригороде Лос-Анджелеса. У него – затяжной алкоголизм, отсутствие работы и перспектив, ссора с родителями из черной глубинки, нежелание принимать помощь от дочери и ее богатых белых предков. И кто-то зарезал мистера Рэйми зимой в парке, в не слишком благополучном районе к юго-востоку от Лос-Анджелеса. Может, это были другие бомжи, а,