Кларк и Дивижн - Наоми Хирахара Страница 4

та пошла нравом в отца: ей не нравилось, когда ее загоняют в угол. Всякий раз, когда ее припирали к стенке, она вырывалась. Я и сейчас частенько об этом думаю. Как она, должно быть, боролась в тот день в Чикаго. Сколько уж лет прошло, а я все зажмуриваю покрепче глаза и пытаюсь перенестись назад, притвориться, что если мысленно велеть себе там оказаться, ей, кто знает, может, удалось бы не чувствовать себя такой совсем одинокой.

Глава 2

Воскресенье 7 декабря 1941 года выдалось необычным для нас, представителей семьи Ито, и началось оно на рассвете, задолго до того, как мы узнали, что же случилось.

Я плохо себя чувствовала, и Расти тоже. Ему было двенадцать, многовато для золотистого ретривера. Он почти оглох, задняя лапа вышла из строя; переступая, он дергался, как машина со спущенной шиной. И все же держался молодцом, его большая пасть была открыта в улыбке, а влажный розовый язык вываливался всякий раз, как я снимала его поводок с гвоздя, вбитого в стену.

Мама, папа и Роза в пять утра вышли из дома, чтобы помочь в подготовке к свадебной церемонии в местном буддийском храме. Невеста была дальней родственницей по маминой линии; большинство маминых родственников жили в Спокане, за тысячу миль от нас, так что даже троюродный брат, если он обитал в Лос-Анджелесе, считался родней близкой и кровной.

Из-за высокой температуры я пойти не смогла, поэтому мама перед уходом сварила мне рисовую кашу, окаю. Я как раз и ела ее – красная маринованная слива плавала по глянцевитой белой поверхности, – когда кто-то постучал в нашу дверь. Я проигнорировала это, как и Расти, который просто ничего не услышал.

Стук стал настойчивей. Раздосадованная, я отложила палочки для еды и затянула пояс на халате. Папа просверлил глазок примерно на три дюйма ниже заводского, чтобы он соответствовал нашему росту, и я приникла к нему. Растрепанные черные волосы и темные брови. Рой Тонаи.

Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь, тем более мужчина, увидел меня в поношенном халате, но Рой был практически член семьи. Я высморкалась в носовой платок, сунула его в карман и отворила дверь.

– Ради бога, Рой, что такое?

Голова так болела, что я не сразу разобрала слова, слетевшие с губ Роя. Япония разбомбила Перл-Харбор на Гавайях. Погибли американские военнослужащие. Это безусловно означало войну.

Мы были знакомы со многими овощеводами, приехавшими с Гавайев, темнокожими с мелодичной речью, которые раньше работали там на сахарных плантациях. Гавайи представлялись мне раем: кокосовые пальмы, пляжи с белым песком. В голове не укладывалось, что Японии вздумалось разбомбить такое красивое место.

Не прошло и часа, как вернулись мои родители с Розой. Свадьбу отменили из-за “инцидента”. Мне стало совсем плохо. Мама потрогала мне лоб и велела немедля пойти лечь. Я бы и рада была, но какой там покой! То и дело в дом являлись папины подчиненные, высказать свою тревогу и посетовать, что ж теперь будет.

Днем позже президент Франклин Д. Рузвельт официально объявил, что США в состоянии войны с Японией. Наш мир содрогнулся, и друзья наши начали исчезать. Отца Роя схватили и поместили в тюрьму в каньоне Туна заодно с другими иссеями, буддийскими священниками, учителями японского языка и преподавателями дзюдо. Несколько дней спустя правительство вывезло их всех на поезде неизвестно куда. Поскольку папа не входил ни в советы языковых школ, ни в другие японские сообщества, его не арестовали, что впоследствии он воспринял как оскорбление, ведь его сочли недостаточно значимым, слишком мелким, чтобы усмотреть в нем угрозу национальной безопасности, как усматривали ее в других.

И прежде, выпив слишком много сакэ, отец разражался язвительными речами по поводу того, как мир притесняет нас, японцев. Иссеям было запрещено приобретать землю в Калифорнии, а с 1920 года штат препятствовал им даже в аренде. Теперь, с началом войны, ввели комендантский час, который ограничивал передвижение всех американцев японского происхождения. Разве справедливо, что он не может выйти из дома раньше шести утра; все его коллеги-хакудзины, даже те, кто из Германии и Италии, могли свободно разъезжать где угодно в любое время. Он же, прибыв на работу после шести, упускал множество заказов со Среднего Запада и с Восточного побережья.

Роза меж тем возмущалась необходимостью каждый вечер быть дома к восьми. “Они даже отменили собрания на цветочном рынке”, – жаловалась она. Собрания нисеев в мрачном здании на Уолл-стрит, в нескольких кварталах от овощного рынка в центре Лос-Анджелеса, на мой взгляд, вряд ли представляли собой какую-либо угрозу правительству.

Розины связи с нисейскими группами помогли нам сориентироваться, как идти в ногу со всеми в Тропико в начале Второй мировой войны. Ричард Токашики, чей отец владел цветочным магазином на Лос-Фелиз, подсказал ей, куда следует сдать наши радиоприемники и охотничье ружье отца, которым он отпугивал кроликов. Также Ричард подтолкнул Розу к тому, чтобы примкнуть к патриотическому движению “Японо-американская гражданская лига”. На всяких дневных мероприятиях они ставили столики и пытались привлечь новых членов. Роза все пыталась подбить и меня на это, но я не могла отойти от Расти, который совсем слег и перестал есть. Казалось, он знал, что с нами произойдет, а может, вбирал в себя невысказанное напряжение, царившее в доме.

Как-то раз я сдалась и после выступления лидера Лиги из Юты вместе с Розой села за стол, регистрировать новых участников. Я чувствовала себя настоящей мошенницей, потому что сама-то членом Лиги не была. Нужно было подписать что-то вроде клятвы верности, приложить черно-белую фотографию, как на документ, и оставить отпечаток указательного пальца правой руки. В заявлении говорилось, что мы поддерживаем и защищаем Конституцию, “и да поможет мне Бог”. Подпись каждого заверял публичный нотариус, и членам Лиги рекомендовалось носить эту бумажку в кармане или же кошельке как доказательство того, что предъявитель ее – настоящий американец.

Это дело пришлось мне не по душе. Присоединиться к Лиге могли только те, кто родился в Америке. Но как насчет наших родителей? Ведь именно им пришлось приложить столько стараний, чтобы наладить свою жизнь в Америке. Они сами выбрали это, стремились к этому. Тогда как мы с Розой чудесным образом оказались здесь, в чудесной Америке, даже не совершив путешествия через Тихий океан.

Я была одной из двухсот нисеев, учившихся в городском колледже Лос-Анджелеса. Остальные студенты были из японских общин с северной и южной окраин, с Бойл-Хайтс и из Маленького Токио и часто кучковались по территориальному признаку. Я не принимала учебу так уж всерьез,